Автор: AWU
Фэндом: Сапковский Анджей «Ведьмак»,The Witcher
Персонажи: Геральт, Йеннифер
Рейтинг: PG-13
Жанры: Джен, Драма, Повседневность
Размер: Мини
Примечания автора: Рассказ написан специально для конкурса "Детство" группы "Миры Анджея Сапковского"
Описание:
Диптих посвящен детству двух персонажей - Йеннифер и Геральта.
Сирень
Сирень
Ребенок кричал. Кричал так громко, что, наверное, никто на мили вокруг не мог заснуть. Йеннифер была уверена: к утру крики бы затихли. Но на следующую ночь они бы возобновились, потому что младенец кричал каждую ночь: то ли от голода, то ли от болей в животе. Но однажды этот плач прекратился бы, потому что ребенок бы умер. Йенн знала, что они всегда умирают.
Все мальчишки, которыми разрождалась её мать, умирали. К некоторым она успевала привыкнуть, и потому плакала горше, другие же не прожили и нескольких часов. За то, что мать не могла родить сына, отец частенько поколачивал её. Тогда девочка громко плакала и цеплялась за рукав рубахи отца, пытаясь остановить занесенную для удара руку, получала тумаки и сама.
Может отец бы и не так горевал по умершим сыновьям, коли дочь не была бы уродом. Коли не было бы у неё горба, коли красна и румяна была бы личиком, чтобы одна радость была взглянуть да по-отечески ласково обнять, чтобы одна радость была дочери любимой ленту какую на ярмарке купить…
Но все не так было в Йеннифер: вместо прямой стати — пока еще малый горб, вместо красивой и здоровой кожи — кожа шелушащаяся и покрытая каким-то неприятными прыщиками, которые не выведешь ни одним отваром. Может потому, что родилась уродиной, и судьбу получила такую же — искореженную, как она сама.
И мысли эти, так некстати посетившие девчонку, заставили её заплакать, завыть не хуже надрывающегося младенца в колыбели. После того, как злые слезы высохли, Йенн еще поворочалась на кровати, — больше для виду, нежели пытаясь уснуть, — но потом поняла: не заснет. Девочка встала и пошла к колыбели.
Колыбелька была чудная — резная, а на её боках словно цвели полевые цветы. У неё самой не было такой кроватки — отец вырезал эту уже тогда, когда мать понесла во второй раз. Для сыночка старался…
Когда Йеннифер склонилась над братом, тот, на диво, замолчал, посмотрел на неё детским ясным взглядом да разулыбался. Обычно дети пугались её лица, только начинали пуще плакать. А этот, ишь ты, чуть ли не хохочет да смехом заливается!
И вдруг захотелось девчонке, чтобы этот вот брат выжил. До остальных братьев ей дела не было, ибо зимы их появления были холодные да голодные: сгинул младенец, да ладно, одним ртом меньше. Но сейчас пшеница хорошая уродилась, так почему бы именно этому, который ей так ясно улыбается, да и не выжить?..
Он вырос бы, стал сестрицу убогую защищать. Взял бы вострый меч да перерубил бы всех недругов надвое. Был бы у него справный конь да красивый блестящий доспех, и был бы братец не хуже, чем сын какой пани!
Йенн потянула руки к улыбающемуся брату, да и заулыбалась ему в ответ. Больно светлый был братец, что лучик солнца…
— Из-под печки на Войту́ся, — запела девочка, — искорка глядела: сказкой долгой убаюкать Искорка хотела. Как принцесса музыканта полюбила страстно, и король им справил свадьбу... Вот тебе и сказка. [1]
Нравилась братцу песня, ладной она у Йеннифер выходила. Голос у Йенн был красивый, не то что лицо. А уж песни всякие она петь была мастерица. Вот только песнями подняла она на ноги и мать, которая, казалось, до этого и не замечала плача своего сына.
Поступь у её матушки была тяжелой, да и сама она не отличалась легкостью, стала грузной после многих родов, что отъевшаяся гусыня. Мать потеснила девочку у колыбели, взяла на руки младенца да приложила кормиться к груди.
— Чего не спишь? — недовольно спросила она. — Иди уже, еще натворишь тут черных дел, — а голос матери на удивление был злым. Но Йенн давно уже привыкла к тычкам и упрекам. — Думаешь, будто я не знаю, что ты всех меньших в могилу свела?..
А девочка только сделала шаг назад, будто пятилась от колыбели. Ох, и не хуже же меча разили слова матушки! Может и не по злому умыслу сказанные, но из-за вездесущих соседей, которые чего только не нашепчут отчаявшейся матери. Только все равно злые слезы появились. Именно злые — других Йенн проливать не умела...
Йеннифер сбежать решила, захватив одну лишь потрепанную, но все еще теплую шаль, чтобы скрыть горб. Но сбежать решила не в заморские страны, а к себе в сад. Родная-то земля всяко теплее матери приняла бы. Убежала девчонка под раскидистый куст сирени, который уже не одну ночь скрывал её в своей листве.
Убегала Йенн из дома, оставляя позади недовольную ругань пробудившегося отца и плач брата. Ребенок заревел с новой силой, как только сестра покинула дом.
А куст сирени будто и злые слезы Йеннифер утирал, будто и заглушал плач и крики, будто и согревал теплом от солнца полученным. Да что там, каждый раз земля подле куста того казалась мягче перины пуховой!..
И снова горбатая девчонка проснулась утром под сиренью, исцарапанная веточками спасительного куста, который все же не пощадил и без того ороговевшую и обветренную кожу. И снова поковыляла в дом, где не была желанной дочерью.
Только умаявшаяся за день, и потому крепко спавшая под сиренью, Йенн еще не знала, что детский плач прекратился задолго до рассвета.
[1] Это — отрывок из польской колыбельной. Оригинал таков:
"Z popielnika na Wojtusia,— Iskiereczka mruga: chodź, opowiem ci bajeczkę bajka bę dzie dł uga. Była sobie raz królewna, pokochała grajka, król wyprawił im wesele i skończona bajka."
Крыжовник
Крыжовник
— Тащи, тащи, — подбадривал Геральта Весемир, когда они шли по «мучильне» назад в Каэр Морхен.
— Зачем нам нужен крыжовник? — недовольно спросил мальчишка. Ягоды были еще незрелыми и оттого кислыми. Но наставник, похоже, вовсе того не замечал: иногда брал одну-две ягоды и отправлял прямиком в рот, и даже не морщился.
— Ты разве никогда не ел крыжовенное варенье? — спросил Весемир.
Геральт обиженно промолчал, но и сам наставник понял, что сморозил глупость, чего за ним раньше не наблюдалось: варенье — небывалое угощение в крепости ведьмаков. Крыжовенное варенье особенное. Мальчишки и девчонки всех возрастов обдирают кусты до последней ягодки, принося огромные корзины матерям. Потом дети еще вечно путаются у родительниц под ногами, мешая приготовлению, так и норовят тайком съесть ложку-другую.
Да уж, крыжовенное варенье не то, что понял бы ребенок, выросший в Каэр Морхене. Банки варенья всегда стояли в подполе большого деревянного дома, дожидаясь своего часа, когда пришли бы желанные гости и было бы открыто самое сладкое лакомство для детей…
Сам Весемир попробовал варенье, будучи уже заматерелым ведьмаком, — у селян тогда не оказалось и серебрушки, чтобы заплатить за мгляка, который сгубил на болотах не одну бабу пошедшую за клюквой. Пришлось брать едой. И тогда-то ему досталось банки три варенья: две — малинового, и одна — крыжовенного.
Но этим-то ососкам, у которых еще молоко на губах не обсохло, как объяснить, что за вещь этакая — варенье?.. И ведь ни одной бабы-кухарки в крепости не было, никто из этих принесенных ягод ничего путного не сготовил бы, разве что закусь перед мясом…
Варенье. Крыжовенное. Оно стояло в подполах уютных хат, где мать радостно ждала свое дитя. Пожалуй, крыжовенное варенье было не для воспитанников Каэр Морхена.
Все ведьмаки, будущие и нынешние, были детьми-неожиданностями. Нежеланным последствием для шлюхи от наемника, неожиданным ребенком в голодную зиму не от законного мужа… или детьми, которых попросту не должно было быть в принципе. А, может, и были-то они желанными, выстраданными, да только все одно — Предназначение и холодные стены ведьмачьей крепости…
Дети-неожиданности по-другому чувствуют вкус: что горькая полынь, что сладкая малина — все едино. Да и как при такой-то жизни научиться отличать вкус сырого мяса от мяса прожаренного? Было бы хоть чем набить брюхо — и то радость!
Геральт не удержался, потянулся к корзине и взял несколько крупных сочных ягод, которые, казалось, вот-вот лопнут от сока. Раскусил одну — и выплюнул. Весемир наградил его несильным подзатыльником, чтобы знал, как выплевывать запасы.
— Кислые, — пожаловался мальчишка, нисколько не смутившись от несильной оплеухи.
— Надо было бы, конечно, позже собирать, — сказал наставник, будто знал толк в сборе урожая. — Однако ж я не думаю, что в ближайшее время мы сможем принимать в Каэр Морхене гостей и пополнять запасы…
— Почему? — спросил Геральт, как будто бы и вовсе не заинтересованный. Но Весемир-то знал, что его учеником завладел сейчас тот мальчишеский интерес, который не выбила из него еще жизнь.
— Все ученики достаточно окрепли, чтобы мы могли провести Испытание Травами. Поэтому ближайший месяц все наше внимание будет сосредоточено на вас, — пояснил ведьмак.
Мальчишка чуть не споткнулся от таких слов, и из корзины выпала пара ягод, которые Геральт же и раздавил, неловко пройдя вперед пару шагов. Весемир же неожиданно остановился, вскинул голову к ярко святящему солнцу, которое редко обращало свой взор на крепость. И долго ведьмак стоял и смотрел на небесное светило, да щурился. Потом перевел свой взгляд на воспитанника, который терпеливо ждал наставника. Ведьмаку подумалось, что живи мальчишка сейчас в деревне, то тащил бы уже на своем горбу жену и двух, а то и трех орущих младенцев, обзавелся бы бородой и парой шрамов, полученных в кабаке по пьяни… а так — мальчишка мальчишкой.
— Если выживешь — может и попробуешь это проклятущее варенье, — сказал Весемир. — Оно даже если из ягод кислых сделано, все равно сладостью отдает… —мечтательно сказал ведьмак. — Чего стоишь как вкопанный? Тащи корзину в крепость!
И Геральт припустил в крепость и даже умудрился не рассыпать ягоды. Ведьмак мог поклясться, что воспитанник никогда так быстро не преодолевал такое расстояние «мучильни» за столь короткий срок!..
… Когда новоиспеченный ведьмак очнулся после Испытания Травами, рядом с ним сидел наставник, который по-отечески добро улыбался. А в руках у него была плошка, доверху заполненная пресловутым крыжовником.
Геральту хотелось просипеть что-то вроде: «Воды!» или выругаться еще как-то поизощреннее, потому что собственное тело почти не слушалось его. Коли бы знал, что его ждало — сбежал бы из этой крепости еще как только научился ходить.
Весемир сказал, что всем, кто прошел испытание, смачивали губы молоком, чтобы те окончательно не потеряли силы во время спасительного забытья. И сейчас их организм вряд ли бы принял что-то гуще каши.
Но пока каша на всех варилась, юный ведьмак вполне мог подкрепиться ягодами.
Геральт раскусил крыжовник, и кислая мякоть заставила его поморщиться. Но в тот момент мальчишка готов был поклясться: ничего слаще этой ягоды нельзя было сыскать на всем белом свете.