Автор: AWU
Фэндом: Dragon Age
Персонажи: Зевран/ж!Сурана
Рейтинг: G
Жанры: Гет, Ангст, Драма, Songfic
Предупреждения: Смерть персонажа
Размер: Драбблы
Кол-во частей: 3
Статус: закончен
● Когда цветет вереск
Вереска волны печально молчали.
И в ожидании скорой зимы, в звездной ладье небо тихо качали.
И в ожидании скорой зимы, в звездной ладье небо тихо качали.
Мор предъявляет свои права на Ферелден как раз в пору цветения вереска. Тот цветет пышным цветом, заполняя воздух медовым ароматом, так что людям и не верится, что скоро их земля скроется под пеплом сожженных домов и под телами павших.
Сурана выходит из-за стенок башни, дабы исполнить долг перед Серыми Стражами, и первое что она видит — это вереск. Вереск цветет везде, словно какой-нибудь сорняк. Ей довелось увидеть его цветение лишь однажды, это было в последний её год на свободе, пока она не оказалась в холодных объятиях стен Круга на озере Каленхад.
Лелиана часто говорит, что вереск напоминает ей милость Андрасте. Сурана думает о том, что у этого цветка нет ничего общего с вереском. Милость Андрасте — капризный маленький цветочек, источающий чересчур приторный аромат. Вереск же цветет даже когда землю застилают сугробы, и запах его пьянит, но никогда не раздражает.
Встретить Зеврана Аранная ей случается почти под конец поры цветения вереска. Мягкость ли характера, наивность ли души подсказывают ей тогда оставить убийцу в живых, но дальше Зевран продолжает путь вместе с ней.
Первый поцелуй их получается неловким, скорее из-за неопытности Стража, нежели из-за искушенного в делах любовных антиванца. Вересковый мед, кружит им головы и во хмелю они целуются. Зевран вовсе не надеется, что поцелуй их получит продолжение, слишком уж он не привык рассчитывать на большее, но рядом со Стражем он ощущает тот покой, что не чувствовал уже давно. И словно вереск шумит над ним. Над ними. В том шуме Араннай слышит обещания о светлом будущем, которое так и не наступит.
На рынке в Денериме Зевран находит украшение, которое не может не достаться Суране. Это обычная золотая пластинка на цепочке с выгравированным «Callúna vulgáris», что на тевинтерском означает «Вереск обыкновенный». Страж носит украшение как браслет, дважды обмотав цепочку вокруг запястья. Она не снимает его, бережно храня, как вечную память о Зевране, словно боится, что однажды им придется расстаться.
Сурана умирает в девятнадцать лет, сразя Архидемона Пятого Мора — Уртемиэля. Она угасает на руках у своего возлюбленного антиванского ворона, так и не дожив до нового цветения вереска.
Зевран возвращается в Антиву как раз тогда, когда вновь цветет вереск.
● Как шумит вереск
Вереск! Скажи мне, в какой же из дней
встал я на путь одинокий и странный?..
встал я на путь одинокий и странный?..
Зевран ежится от холодного ветра и плотнее кутается в плащ. Он уже и забыл, как в Ферелдене холодно. Он слишком привык к солнечной Антиве, и оттого страна собачников успела опротиветь ему за несколько дней. Но он должен был приехать, не мог не.
Он спешно сдергивает перчатки. Перчатки хороши: из искусно выделанной кожи, с долийской вышивкой. Слишком приметные для простого путника. Как и сапоги из антиванской кожи. Мочку уха жжет золотая серьга — пара той, что была подарена Суране. Слишком выделяется он, антиванец с бронзовой кожей, среди бледных ферелденских крестьян и тучных купцов. Но оставить хоть одну вещицу в заплечном мешке, сменив на более неприметную, кажется кощунственным. Память для него слишком ценна, ведь она все, что у него осталось.
Подъем на утес занимает у него порядочно времени. Когда-то они разбили здесь лагерь, когда-то… Когда-то. Все осталось в прошлом. Сожаление унесли волны Недремлющего моря, над телом его возлюбленной уже давно цветет белый вереск. Белый — цвет невинности. Зевран помнит. Она рассказывала.
Антиванец прикасается к стволу дуба, вокруг которого буйно цветет вереск, склоняет голову на бок и печально вздыхает:
— Я скучал, mi amor.
Он действительно скучал. Тосковал. Не по стране и не поэтому месту, где они однажды остановились с возлюбленной. Но по самой женщине, которую почти сумел позабыть. Нет, свежи были воспоминания об их задушевных разговорах, страстных ночах в палатке. Но отчего-то меркли в памяти алые щеки эльфийки, горевшие от смущения, нежные взгляды и прикосновения рук…
Она была лекарем, а он — убийцей. Она дарила людям жизни, он же их отнимал. «Многие этого не понимают, но жизнь — это самое ценное, что у нас есть,» — улыбаясь, говорила она. Зевран не особо ценил свою жизнь. Он ценил хорошее вино, красивых женщин и звонкое золото. Своя жизнь казалась ему не стоящей и медяка. Но однажды он стал ценить жизнь. Правда, не свою, но маленькой и хрупкой эльфийки, которая так нелепо смотрелась в широких мантиях чародеев Круга и так ладно выглядела в форме магов-стражей.
Она должна была стать лекарем, лечить страждущих и ищущих, возможно, должна была стать учителем, наставником. Она должна была стать светочем в промозглом мраке Круга, но никак не Серым Стражем. Она не должна была мучиться от кошмаров, дрожать от холода и рыдать навзрыд от частых головных болей, не должна была с завидным упорством разучивать боевые заклинания, которые отнимали жизни.
Да, Сурана должна была стать кем угодно, но не Серым Стражем. Не убийцей, как он. Пусть и порождений тьмы, но скольких им пришлось убить помимо этих тварей…
— Знаешь, каково сейчас в Антиве? Там жарко. И снова борьба за власть. А еще новый сорт вина, «красное эльфийское», — Зевран ухмыляется. — Знаешь, сейчас там целые поля цветов. Тюльпанов, вот. Я видел огромное поле желтых тюльпанов, бесконечное просто….
И он рассказывает. О вине, воронах, пышных карнавалах. И о цветах, конечно же, которые так любила Сурана. Особенно дорога ей была роза, подаренная королем Ферелдена, хотя она так и не ответила мальчишке взаимностью…
Он любил её, этот ферелденский король. Любил, наверняка, первой в своей жизни любовью, со всей страстью, присущей неопытному мальчишке. Любил… наверное, любил куда как более искренне и чище, чем сам Зевран. И это задевало антиванца. Он никогда не скрывал, что поначалу видел в ней лишь способ выжить и спастись от гнева гильдии, которой сам ныне управляет. Что и когда изменилось? Когда после верескового меда эта маленькая эльфийка неловко поцеловала его? И сердце, отученное привязываться и любить, отчего-то застучало чаще…
Да, он любил её, этот мальчишка-король, и он был готов положить к её ногам королевство, буде она того пожелает. А Сурана почему-то любила враз обнищавшего Зеврана, которому и предложить-то было нечего, кроме своей шкуры.
Любила… и смеялась очень звонко, когда была рядом с ним.
Они любили её. Зевран и Алистер. Одного она возвела на ненужный престол, а другого враз сделала королем, одарив своей любовью. Они оба любили её, но почему-то сейчас антиванцу казалось, что именно он любил её больше. Он не ценил жизнь, но он любил ту, с её удовольствиями и наслаждениями, и все же, будь у него возможность, он бы расстался с ней вместо неё.
Почему должна была умереть она? Она, а не мальчишка-король, которому и даром не сдался трон? Почему?
И он задает этот вопрос в пустоту. И слова эльфа подхватывает ветер и несет над обрывом…
«Когда-нибудь ты узнаешь, как шумит вереск и поймешь, отчего я его так люблю,» — когда-то сказала Сурана.
И теперь он слышит. Слышит, как цветущий медвяный вереск шумит над обрывом. Он шумит, и в звуке этом Зеврану чудится и надежда, и желанное успокоение, и смех давно позабытой любимой.
● Где растет вереск
Вереск темнеет, и ночи стена
нас разделяет, скрывает, уводит.
нас разделяет, скрывает, уводит.
Направляясь из Башни Круга к холодным горам Орзаммара, им выпал шанс пройти через вересковые пустоши близ Редклиффа. Конец весны выдался на удивление теплыми, вереск уже вовсю цвел, окутав медовым ароматом всю округу. И особо буйно цвел вереск на скалистых берегах близ Недремлющего моря.
Она ступала осторожно, словно боясь потревожить священный покой этого места, боялась растревожить духов падших здесь воинов. Духов. Именно что духов. Зевран не особо верил в загробную чушь, но путешествие со Стражем изменило его мнение. Рассказы её о духах падших поначалу не вызывали в нем никакого интереса, ровно до тех пор, пока интереса не вызвала сама Страж, лишь потом он начал вслушиваться в её истории. Истории и баллады в которых был неподдельный, детский почти, восторг. Сурана не умела петь и не умела играть на лютне, но когда она пересказывала баллады в глазах её горел такой огонь, которому мог позавидовать любой менестрель.
— Вересковая пустошь… — тихо сказала Страж, почти что прошептала, давая словам восхищения сорваться с губ. Шаг за шагом она приближалась к самому обрыву за которым — бушующее море, бескрайнее и готовое принять в свои холодные объятия неосторожного путника.
И не сказать, чтобы эта неосторожность Сураны не наводила Зеврана на определенные мысли. Потому что наводила. Он думал и не раз, ведь его подпускали к готовящейся еде, в холодные ночи все спали вповалку, чтобы было не так холодно, и эта девушка всегда оказывалась в его объятиях, и ему ничего не стоило перерезать ей глотку, а затем скрыться. Но он не мог. Не мог позволить этому восторженному огню, что пылал в Суране, погаснуть.
Если бы он рискнул столкнуть её сейчас, то цеплялась ли бы она за каменные выступы до последнего? Звала бы на помощь других своих спутников? Не задавала ли бы такой волнующий всех жертв вопрос: «За что?»? И главное: смог бы он увидеть, как огонь в её глазах погаснет?
Ветер разметал темные пряди её волос, заставил полы мантии и шерстяной плащ трепетать. Она с легкой улыбкой на лице заправляла непослушные пряди за острые уши, Зевран тут же почувствовал острую необходимость подойти к ней и самому заправить её волосы. Или хотя бы просто прикоснуться к ней. К нежной щеке. К пухлым губам. Или перехватить её теплые ладони и сжать в своих, чтобы убедиться в том, что она не марево, не один из призраков вересковой пустоши.
Сурана подошла к высокому старому дубу, который здесь стоял не один век, и вокруг которого были целый вересковые заросли всех цветов: белый вереск, нежно сиреневый, насыщенный, словно густая кровь или вино. Она присела под ним на траву, прислонилась спиной к широкому стволу дерева, и приглашающим жестом попросила его сесть рядом. Страж оказалась совсем рядом, она была миражом для Зеврана, маревом какой-то другой, лучшей и более справедливой, да и счастливой, жизни. И снова он почувствовал непреодолимое желание поцеловать её, прикоснуться к ней, а еще лучше было бы носить её всегда за пазухой, как котенка, защищая от всего мира. Но Сурана отнюдь не была котенком, которого можно защитить от всего мира, не спрашивая на то её позволения. Поэтому все, что он себе позволил — накрыл её ладонь своей.
— Я люблю вересковые пустоши, — сказала девушка. — Я вообще люблю открытые пространства. После тесного эльфинажа и башни Круга…
Зевран видел подобные пустоши впервые. В Антиве вереск не растет, там палящее солнце и бесконечные пшеничные поля, виноградники и сады с сладкими фруктами. Но вересковые пустоши были лишь в Ферелдене.
— В любой балладе всегда есть вересковое поле: Пришел король ферелденский, безжалостный к врагам, погнал он бедных эльфов к скалистым берегам. На вересковом поле, на поле боевом, лежал живой на мертвом, и мертвый — на живом.
Араннай знал эту балладу. О племени эльфов, что готовили лучший вересковый мед, и которые не согласились раскрыть его секрет королю Каленхаду. Храбрые эльфы предпочли смерть раскрытию тайны.
— Я хочу, чтобы последний бой с Архидемоном состоялся на вересковом поле, — неожиданно сказала она. Это сильно удивило антиванца: до последнего боя было еще так далеко… — Ведь менестрели всегда пишут о вересковом поле в красивых балладах. О том, что там, где пали и были погребены великие воины, вырос вереск. И он цвел и шумел как символ их вечной жизни. Я тоже… я тоже хочу, чтобы после смерти надо мной цвел вереск.
— До твоей смерти еще далеко, — сказал эльф.
— О нет, — покачала Сурана головой. — Она все время ходит за нами по пятам и однажды наша удача закончится. Но тогда… я хочу быть погребенной на вересковом поле. Хотя бы в посмертии я не хочу быть заключена в застенки: либо братской могилы, либо геройского склепа. Хочу умереть и быть похороненной там, где растет вереск.
Бой с Архидемоном, конечно, произошел не на вересковом поле. И ту бойню никогда не будут воспевать в балладах, а если и будут, то спустя множество столетий. Но менестрели быстро сложили песню о героическом падении Стража, приукрасив и финальный бой и год похода, приплели романтичную истории эльфийки-чародейки с нынешним королем Ферелдена, умолчали о нескончаемых неудачах, кунари, пьяном гноме… Умолчали о многом. Наемному убийце не нашлось места в этих возвышенных балладах. Вереску, кстати, тоже не нашлось ни строчки в изящных и слезливых куплетах.
Алистер Тейрин, мальчишка-король, конечно, оставался дураком до последнего и ни за что не хотел слушать наемного убийцу, не доверяя ему до последнего, ведь друзьями они так и не стали. Король решил, что Героиня Ферелдена должна была быть похоронена в склепе Тейринов, как бы глупо это не звучало, король отдавал таким образом ей дань уважения, как ближайшей подруге, несостоявшейся возлюбленной и всенародной героине. Король решил. Плевал Зевран на его решение.
Он был хорош во взломе замков и потому без проблем проник в склеп уже после пышных похорон. Нашел её, казалось бы, спящую, настолько умиротворенным было её лицо, только вся она казалась восковой, словно кукла.
Ему понадобился почти месяц, чтобы добраться до того самого утеса, где они когда-то заговорили о её возможной смерти. Тогда Зеврану казалось это невозможным… Путешествие с трупом вызывало множество вопросов, который улаживались одним золотым. И тело разлагалось не так быстро, как он думал, потому что гробовщики, бальзамировавшие тело и готовящие его к похоронам, знали свое дело.
Но когда он добрался до того самого скалистого выступа, видит Создатель, если тот и вправду существовал, Араннай испытал облегчение. Под раскидистым дубом, рядом с вересковым зарослями, он всю ночь рыл могилу. Совсем не такую ей предоставил Тейрин. Но среди зарослей вереска, совсем как она просила.
Зевран не нашел в себе сил откинуть плащ, в который было закутано тело, чтобы в последний раз посмотреть на её лицо. Он просто положил её в могилу и быстро забросал ту землей, надеясь, что вереск отныне будет вечно петь ей колыбельные.
Дальнейший путь его лежал в Антиву, на его родину, потому что в стране собачников, которая вместе с Сураной могла стать ему домом, его ничто не держало. Но он ехал в Антиву с легким сердцем, ведь он исполнил последнюю её просьбу.
Он похоронил её там, где растет вереск.
линк на фикбучный сборник