i'm just really mac tired
Автор: AWU
Фэндом: Dragon Age
Персонажи: м!Кусланд/Анора
Рейтинг: G
Жанры: Гет, Романтика, Флафф, Драма, Hurt/comfort, ER (Established Relationship)
Предупреждения: OOC
Размер: миди
Кол-во частей: 10
Статус: завершен
Описание:
Кто он тебе, королева? Нежеланный муж, помеха на пути к власти? Он лишил тебя твоей единственной страсти - трона и заключил тебя в золотую клетку. Кто он тебе, королева? Мальчишка, что хранил твой медальон? Мужчина, прошедший через ад войны? Нежный любовник или больной и искалеченный пес войны? Реши уже, кто он для тебя, королева, и пойми, почему не можешь вонзить кинжал в сердце тому, кого считаешь заклятым врагом.
Пролог
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Морозное утро Сатинальи выдалось слишком солнечным, и настойчивые лучи солнца проникали в комнату, озаряя ту светом, и, разумеется, никак не давали поспать королеве. Недовольно ворочаясь на постели, она, в конце концов, открыла глаза и обнаружила, что была, вроде как, одна. Впрочем, это её заблуждение долго не продлилось.
— Я уже думал, что ты будешь спать до полудня, — Феликс обнаружился сидящим на краю кровати, спиной к Аноре.
У Мак Тир в одно мгновение запылали щеки, как только она вспомнила события минувшей ночи и постаралась притянуть к себе одеяло, которое оказалось на другой стороне кровати, но накрыть получилось почему-то лишь тело, а ноги до колен по-прежнему были открыты. Данный маневр со стороны королевы был встречен безудержным хохотом короля.
— Тебе не кажется, что после всего, что произошло, уже поздно меня стесняться? — с улыбкой спросил Феликс.
Слова о том, что «Кайлан не оставался со мной на всю ночь» так и застряли у Аноры в горле. Снова вздохнув, она, наконец, выдала:
— Нет, не кажется. Видеть тебя ночью и днем — это две разные вещи.
— А что, днем я выгляжу хуже? — с ехидцей спросил Кусланд.
— Нет. Даже лучше, — выпалила она, даже не задумываясь, и снова смутилась.
— Да, ты мне тоже днем нравишься больше. Тебя можно даже лучше разглядеть, — не без удовольствия заметил король. — Голова не болит после вчерашнего?
— Нет, — Анора. — Я употребляла лишь выморозку, но из-за того, что и ела я мало, меня так повело. Хмель уже давно исчез, — ответила она.
— Чудесно, — кивнул Феликс, а после склонился на кровати и положил теплую шершавую ладонь на ножку королевы, которая была не скрыта одеялом. — Знаешь что? Я готов петь оды твоим щиколоткам.
— Не смешно, — буркнула Мак Тир.
— Я вполне серьезен, — нахмурился он, но его недовольство выглядело настолько наигранным, что королева тотчас же рассмеялась. — И тебе лично я тоже готов петь оды. Хочешь исполню? «Ты утоляешь мой голодный взор, как землю освежительная влага. С тобой веду я бесконечный спор, как со своей сокровищницей скряга. То счастлив он, то мечется во сне, боясь шагов, звучащих за стеною, то хочет быть с ларцом наедине, то рад блеснуть сверкающей казною. Так я, вкусив блаженство на пиру, терзаюсь жаждой в ожиданье взгляда. Живу я тем, что у тебя беру, моя надежда, мука и награда…» *
Анора не выдержала и захохотала. Феликс, впрочем продолжал, и с каждой декламируемой строчкой стягивал одеяло, которым так старательно прикрывалась королева.
— «Любовь — недуг. Моя душа больна томительной, неутолимой жаждой. Того же яда требует она, который отравил ее однажды…» *- когда одеяло было безжалостно стянуто, скомкано и отброшено на край кровати, Кусланд несколько обиженно сказал: — Вот ты смеешься, а я всерьез намеревался тебя соблазнять, цитируя поэтов…
— Получается неплохо, — с улыбкой сказала Мак Тир. — Ты можешь ответить на один мой вопрос? Ох…
— Разумеется, — при этом, дав ответ, король не прекратил прокладывать дорожку из поцелуев от ложбинки между грудей до низа живота.
— Откуда ты это… ох… — она запустила волосы в его каштановую гриву. — Могу поинтересоваться откуда ты все это узнал? И я не думаю, что с утра я готова на любовные подвиги…
Кусланд понимающе отстранился и улегся рядом:
— Все мои обширные знания, любовь моя, были почерпнуты из чудесного тевинтерского трактата о любви, в котором более чем подробно описано то, как сделать супружеской жизнь более чем счастливой, — щеки Аноры снова вспыхнули, как маков цвет. — В юношеские годы я очень и очень подробно изучал этот трактат. С невероятно сильным рвением, присущим юноше. Пока отец не обнаружил его в моей комнате и не забрал для личного использования… — королева не выдержала и снова расхохоталась. — Но самым замечательным в этой книге было послесловие, — Феликс потянулся к Мак Тир, словно сообщая ей самую великую тайну, — «…и стоит сильным мужам мира сего помнить науку, точно описанную в сим детище, и часто применять на практике. А кто не знает того, что написано в этом трактате, будет делить свою жену с тем, кому это известно».
— Какая… любопытная книга, — не без улыбки сказала Анора.
— Невероятно любопытная. Стоит взять её для дальнейшего совместного изучения.
— Безусловно стоит.
— А теперь, моя королева, нам где-то надо раздобыть для вас платье попроще, как-то затемнить кожу и завязать крестьянскую косу…
— Нет, Феликс. Мы не собираемся делать то, что ты предлагаешь. Да, читаю твои мысли. И, демоны побери, это очень глупая идея!
— Да, Анора, да!
— Нет, Феликс, нет!
— Феликс Кусланд, ты самый несносный король на свете, — тихо прошипела венценосная Анора Мак Тир, чувствительно пихнув мужа в бок. — Ты понимаешь, какая паника поднимется, когда обнаружат, что мы пропали?
— Не пропали, а ушли никого не предупредив, — поправил её король. — Разве тебе здесь не нравится?
— Нравится, — не стала отрицать Анора.
Сатиналья опьянила каждого жителя и без хмеля, пьянила счастьем и беззаботностью, сводила с ума молодых и вновь вселяла жизнь в старых. На улице пахло выпечкой, уличные музыканты не переставая играли, на главной площади бродячие актеры давали представление, а юноши и девушки водили хороводы или же скрывались в темных улочках… Королева почти и позабыла об этой стороне жизни других людей. О том, как они празднуют. Сатиналья во дворце и Сатналья на улицах Денерима — две совершенно разные вещи.
Она забыла, какая бывает выпечка. Не та, над которой старается королевский кондитер, но другая, простая. Калач вот из белой муки, присыпанный сахарной пудрой. Феликс ей купил один такой, и теперь она с удовольствием ела этот маленький шедевр. Или вот растопленное лакомство из Антивы — шоколад, кружку которого попросту нельзя попросить на кухне, всю эту банальную просьбу превратят в фарс — нальют в блюдечко и принесут вместе с орехами, сырами и прочим. А ей иногда просто хотелось горячего шоколада, но просто пить его было не положено в высших кругах. А напиток из кофейных зерен, тоже антиванский, она терпеть не могла.
Для Аноры все эти простые радости: свежий воздух, всеобщий хохот, запах свежей выпечки — были кусочками мозаики давно утраченной жизни. Жизни далекой и незнакомой сиятельной королеве Гварена. Но все это было до боли знакомо Аноре, дочери крестьянина и внучке столяра.
…Каждое утро после Сатинальи, матушка будила её еще до рассвета. Без помощи нянек она быстро одевала её в неприметные одежды, и они выскальзывали из замка. И долго-долго шли, минуя заснеженные улочки, изредка останавливаясь у булочных, которые уже открылись. Матушка всегда ей покупала пряник или калач, а потом они шли дальше. Пока не приходили к лавке столяра. Анора помнила, что её дед жил на втором этаже лавки, а на первом — работал.
Дедушка встречал их с матерью радостно, гладил внучку по голове и всегда преподносил ей подарок — вырезанную фигурку животного. Мак Тир точно помнила, что у неё было десять фигурок — на каждую Сатиналью, которую она провела с дедом. Но её любимыми были мабари и резная галла. У мабари был даже нарисован причудливый каддис — над этим постарался подмастерье дедушки, очень талантливый молодой человек. Когда она была ребенком, он ей очень нравился, и она часто спрашивала отца, сможет ли она выйти за него замуж, когда подрастет. Но после смерти матушки она стала невестой сиятельного Кайлана Тейрина… и походы к деду пришлось прекратить. Не по чину. Она все равно просыпалась каждое утро Сатинальи, и ждала, когда же матушка зайдет за ней. А потом вспоминала, что матушки больше нет…
Воспоминания резанули по сердцу не хуже ножа. После Мора она ведь даже не навестила деда. Просто продолжала посылать деньги, так как известия о его смерти ей так и не доставили. Значит, он был жив. Гварен вообще остался нетронутым во время Мора. И дедушка…
Анора неожиданно поняла, что не помнила его лица. Улыбку помнила. Усы и бакенбарды. Мозолистые руки, обветренную кожу тоже помнила. Потертую кожаную жилетку помнила, которую он никак не хотел менять, хотя матушка часто на это пеняла. А лица вот не помнила.
И фигурки. Весь десяток остался в Гварене. Когда она выходила замуж за короля Ферелдена, детские фигурки не казались ей чем-то важным и в предсвадебной суматохе она без сожаления оставила их. А теперь вот почему-то вспомнила. И попыталась сдержать душившие её слезы.
Странно это было. Дедушка был жив, а матери давно не стало на этом свете. И откуда-то появился терзающий её вопрос о том, понравился ли бы Кусланд им. Дедушка часто бурчал о том, что молодой король Кайлан принесет лишь беды этой стране… а Феликс? Отзовется ли он так же о Феликсе?
Анора была уверена, что Кусланд не откажет ей в такой малости, и они вместе поедут в Гварен. И заберут дедушку. И фигурки. Все до единой.
Нахлынувшие воспоминания вывели Мак Тир из душевного равновесия.
— Спасибо, — сорвалось с её губ.
— За что? — спросил Феликс, крепче сжав её руку.
— Просто спасибо, — сказала Анора и нашла в себе силы улыбнуться.
В Сатиналью нельзя было грустить и плакать. Это было время для радости и новой надежды. Сатиналья была началом новой жизни. И Мак Тир была искренне благодарна Феликсу за его выходку. За эту Сатиналью, которую он преподнес ей как самый драгоценный подарок.
Потом она и не заметила, как хоровод юношей и девушек утянул их в свою веселую кутерьму. Игра называлась «ручеек», все присутствующие разбивались на пары и один водящий проходил по арками из рук и выбирал себе пару и шел в самый конец, а новому водящему предстояло вернуться в начало и снова пройти и выбрать себе пару. Поначалу игра Аноре показалась глупой, пока другие девчонки не стали выбирать себе в пару не юношу, а другую девушку. И смотрели, ждали: уведет ли их любый парень или нет, другую под руку возьмет? Анору немного злило, когда какая-нибудь пригожая девчонка утаскивала Феликса в конец ручейка, хотя пару раз уводили и саму королеву, и тогда юноша награждался тяжелым взглядом Кусланда. Наблюдая за его недовольным лицом, она готова была рассмеяться… Потом в игре ведущих почему-то стало двое, пары перепутались и вместо стройного ручейка оказалась просто перемешанная толпа.
Были и конкурсы: на силу, ловкость и смекалку. В соревновании силачей, когда мужчины на руках мерялись кто же лучше, Феликс одержал победу. Что странно — призом оказалась красиво вышитая лента, видимо, предназначавшаяся для возлюбленной силача. Лента была белоснежная как снег и вышита стеклянными бусинами цвета янтаря. Анора вообще не очень любила носить косы, предпочитая аккуратно уложенные волосы вокруг головы, которые закреплялись шпильками, но когда Феликс преподнес ей эту самую ленту, она в то же мгновение осознала, что немедленно начнет носить косы ежедневно и будет вплетать в них ленты. В конце концов, пора была менять моду при дворе…
А вечер они встретили во вполне приличной таверне, в которую набилось много народу. Что удивило королеву: все посетители выходили на небольшой помост, который был рядом со стойкой хозяина заведения, и давали представление. Нет, не так, как это делали бы уличные актеры, вовсе нет. Кто-то рассказывал истории: страшные и смешные, иногда грустные. Немногие пели или играли на лютне. Разумеется, их нельзя было сравнивать с музыкантами, которые играли при дворе, а голос редко у кого были чистым и звонким. Но люди пели с такой душой, что невозможно было не заслушаться. Были баллады о несчастной любви и героических подвигах, шутливые частушки изобличающие ежедневные пороки ферелденцев, была даже одна песенка про мабари Андрасте…
В какой-то момент Анора и не заметила, как Кусланд поднялся из-за их столика и тоже направился к помосту, сменяя кукольника. Он рассказал историю о гордыне. О храбром мабари Хохаку, который возомнил о себе слишком многое, за что и поплатился. История была знакома многим, но от того не была менее любима. По завершению повести ему поаплодировали как и каждому выступавшему до него, а когда Феликс вернулся за столик, вся таверна как-то выжидающе посмотрела на Мак Тир. Сменять Кусланда на помосте никто не спешил… И тут Анора поняла, что все ожидают, что она станет следующей выступающей.
— Ну, давай, красавица! Сегодня тут за постой платят либо добрым рассказом, либо хорошей песней, — плотный трактирщик расплылся в доброй улыбке и задорно подмигнул ей.
Анора неуверенно поднялась со стула и направилась к импровизированной сцене. Феликс напоследок подарил ей ободряющий взгляд. А Мак Тир лишь недовольно покачала головой, впрочем этот её жест остался незамеченным. Встав на сцене лицом к посетителям таверны, она сцепила ладони в замок, как обычно делала, когда волновалась.
Она бы могла рассказать им историю о победе на реке Дейн, хотя сейчас о войне с орлесианцами предпочитали не вспоминать. Могла бы рассказать долийские мифы. Об оборотнях в тейрнире Кусландов, о Диких Землях и драконицах, что оборачиваются в женщин. Или о селки, о которых постоянно говорили в Гварене. Полуженщинах-полутюленях. Говорили, что если украсть их шкуру, те станут верными женами укравшему…
Анора умела играть на арфе, как и пристало благородной даме. Умела вышивать и разыгрывать представления… Только эти её умения не были отточены так, как её умение вести политические игры. Пока остальные дворянки в совершенстве постигали танцы, флирт и музицирование, она готовилась стать правительницей.
Но она могла спеть. Возможно, по меркам дворян, голос её не отличалась особой чистотой, да и не могла она брать низкие и высокие ноты. Но голос у неё был хорошо поставлен за счет бесконечных уроков по декламации. Она не знала опер, которые пели в театрах Орлея. Не знала баллад.
Анора знала одну единственную песню. Слова которой, казалось бы, давно стерлись из её памяти. Но сейчас разум услужливо воскрешал строчки. И наконец тишину прервал её голос:
— Сорву для любимого белую розу,
Алую розу оставлю цвести.
В сердце любовь свою бережно спрячу
И лишь ему отдам я ключи…**
Песня была печальной и чем-то похожей на колыбельную. Для Аноры она и была колыбельной. Леди Селия часто её пела. Вот Мак Тир и запомнила. Слишком много воспоминаний на сегодня, решила королева. Воспоминаний светлых, но от того не менее грустных.
— …чтоб навсегда остаться лишь с ним, — закончила она последний куплет.
Посетители таверны до этого хранившее какую-то благоговейную тишину и после последней строчки не нарушили её. Многие впечатлительные барышни слушали её голос затаив дыхание. И только когда Анора склонила голову и спустилась с помоста ей громко захлопали. Песня была им, видимо, незнакома. Зато в Гварене её распевали на все лады…
Смущенная такой похвалой, Анора вернулась за столик и услышала:
— Ты чудесно поешь.
Похвала от Кусланда была более чем неожиданной. Приятной.
— Леди Хайбрен поет лучше. Или вот Изольда… — королева печально вздохнула.
— Нет, ты лучше, — и столько уверенности было в его голосе, что Анора не выдержала и улыбнулась.
— Говорят, что пастухи и пастушки на досуге играют в королей и королев, — сказала она, — а мы вот сыграли в пастуха и пастушку. Забавно, — улыбка у неё вышла какая-то кривоватая и неуверенная, желая отвести глаза она сделала глоток из кружки со сбитнем. — Представь, если бы я не была тейрной Гварена, а, скажем, простой крестьянкой, ты бы полюбил меня тогда? — вопрос был глупым и, наверное неуместным. Потому что они были теми, кем были. И полюби её Феликс именно такой, какой она была. А фантазии о том, что могло бы стать — они ненужные…
— Чтобы ты сказала, если бы узнала, что я любил бы тебя, будь ты рыжей гномкой с проплешиной и клеймом на пол-лица? — с улыбкой спросил Феликс.
— Я бы сказала, что у тебя очень извращенные вкусы, — не без улыбки ответила Анора.
— Ну, они не были бы извращенными, — возразил Кусланд. — Ведь я бы тогда был лысым и коренастым гномом с рыжей и нечесаной бородой…
— Да почему именно рыжей? — не выдержала королева. — Ну, тогда бы я сказала, что у тебя не только извращенные вкусы, но еще и очень-очень бурная фантазия…
И они громко расхохотались.
Примечания:
*Сонеты принадлежат гениальному переводческому перу Маршака. А оригинал — Шекспиру.
** Песня Демельзы «The wild rose» из сериала «Полдарк» в любительском переводе.
Глава восьмая
Почти семь лет. Мираж, сон, мозаика, составленная из кусочков счастья. Семь лет спокойствия для Ферелдена и для королевской четы. Рутина не была скучной. Она была умиротворяющей, вязкой, как патока. Они походили на мух, застывших в янтаре. Наверное, они были демонически счастливыми мухами…
…Много лет назад они поехали в Гварен, приказали заложить экипаж как только на дорогах растаял снег. Анора вообще подумывала о том, чтобы на лето остановиться в усадьбе тейрнов. Её родном доме, в конце концов. Тем более, что благородные дамы были бы не против прогулок по берегу моря. У орлесианской знати это считалось престижным.
Сначала она не узнала плотницкую деда. Там был другой прилавок, аккуратная витрина, да и разрослась лавчонка на пару комнат. Но Анора точно помнила, что она была рядом с трактиром «Три селедки», а тот никуда не делся. Она зашла в помещение осторожно, громко стучась.
— Я может и слеп, но еще не совсем глухой! — недовольно проворчал старик, шаркая ногами по деревянному полу и направляясь к двери. Увидев Анору он остановился, сильно прищурившись, словно силясь подробнее расспросить незваную гостью. — Значит пришла все-таки… Ну, заходи. И мальчика своего заводи, а то что он смотрит на меня исподлобья, как на гарлока какого?
Мак Тир перехватила ладонь Феликса, ведя его за собой. Он пригнулся, входя в лавку, так как косяк оказался слишком низким для него. Они так и остановились посреди комнаты, пока старик-плотник не пригласил Анору присесть на один из стульев. Кусланд остался стоять.
— Здравствуй, дедушка, — сказала королева.
— Ишь ты, какую манеру взяла — первой разговор заводить со старшими, — недовольно проворчал старик. — Пороть тебя надо было, да вот не уследил… — в ворчании его не было ничего обидного, скорее оно было похоже на недовольство всех стариков молодежью. Анора вовсе не обижалась.
— Дедушка, я приехала, чтобы забрать тебя в Денерим…
— Дурость эту из головы выброси, — снова проворчал старик. — Я в Гварене родился, вырос, женился, дочь воспитал. В Гварене и помру.
— Милорд, — подал голос Феликс, — в столице вам способны оказать куда лучший уход. Вы будете в окружении семьи…
— Это с чего ты ко мне так обращаешься? Я, чай, не из благородных, да и реверансам вашим не обучен. А какая у вас семья без стайки детишек? Сырость да холод в вашем Денериме, вот что я тебе скажу. А тут мне на смену мой подмастерье живет, жену вот завел, хорошая девчонка, детишки вот их бегают… — он махнула куда-то в сторону окна скрюченными пальцами. Анора припоминала, что действительно видела стайку резвящихся детей. — Пойдем, — это он адресовал внучке. — А мальчик твой пусть здесь подождет.
Старик с трудом поднялся со стула и пошел вглубь лавки, к бесчисленным полкам и шкафам. К красивым шкафам с резьбой и даже со стеклянными дверцами — невиданной роскошью в этих краях. Один из них оказался заставленными крупными фигурками. И большую часть из них она узнала. Мабари и галла так точно были её. Но было еще много фигурок ей не знакомых.
— Я давно их забрал. Из тейрнской усадьбы. Сказал, что им ни к чему. А мне — память, — пояснил плотник.
Анора пересчитала фигурки. Двадцать семь. Еще пятнадцать с тех пор, как она перестала ходить к деду. Двадцать семь. Двадцать семь — столько было королеве. Это значило, что он делал по фигурке на каждую Сатиналью, даже не смотря на то, что она не приходила.
Фигурки просто были. Среди них особенно выделялась одна: волк, сцепившийся с медведем. Волк вроде как перегрыз медведю глотку. Но была еще и львица, сложившая морду на лапы и словно с прищуром смотревшая на Анору из-за стекла.
— Я в книжной лавке эту кошку нашел, — снова пояснил дедушка. — Говорил кто-то, что лев — символ Тейринов. Вот в год, когда ты уехала и вырезал.
Мак Тир сразу же припомнились слова Феликса о родовом животном Тейринов: «Львы знаешь какие? Самцы большую часть дня спят. Они изредка дерутся с другими за территорию, за прайд, так называется их стая, за львиц. Но в основном, львицы делают за них всю работу. Охотятся беспрестанно, воспитывают детенышей. Охраняют прайд. Но львы, именно львы, а не львицы, считаются королями всех зверей. Получается, что ты когда-то была львицей Тейринов. Только вот не хотел бы я стать их львом…»
Стоило вспомнить хотя бы Роуэн Тейрин, в девичестве Геррин, или мятежную королеву Мойру, который так или иначе принадлежали к этому роду. Род Тейринов пребывал в благоденствии, когда правили женщины и их страна приходила в упадок, стоило мужчине приблизиться к власти. Стоило вспомнить хотя бы спокойное царствие Фионны, взошедшей в на престол в восемнадцатом году века Стали. Или вот если бы не Логейн, что бы случилось с королем Мэриком?..
Но резная львица Аноре понравилась.
Её ведь так и звали за глаза. Львица Тейринов. Хорошо, что не гадюка еще.
А теперь вот волчицей звали, памятуя о волке Хайевера. Кусланд смеялся еще, говорил, что хорошо, раз волки. У волков пары — раз и на всю жизнь…
— Забирай, — сказал дедушка. — Они все для тебя делались. Нечего им тут стоять.
— А ты?..
— Сказал же, не поеду никуда, — он нахмурил кустистые брови. — А мальчик у тебя хороший. Да и король он, говорят, тоже хороший, — он протянул старую морщинистую руку, словно желая погладить Анору по голове, как делал это в детстве. Но неожиданно опустил руку, и королева, поддаваясь странному поры, перехватила опускающуюся ладонь и крепко сжала её в своей. — А как детишки будут приезжайте. Море для детей полезно.
Мак Тир забрала фигурки и приезжала потом каждый год к деду. За новыми. Каждый раз просила приехать в Денерим, каждый раз он отказывался. Да и правнуками она его так и не осчастливила.
…Семь лет безоблачного счастья и ни одной беременности. Анора в тайне обращалась к различным знахаркам, которые все как одна обещали помочь, но ни одна так и не преуспела. В какой-то она перестала пытаться. Не видела больше смысла. Теперь она и Феликс смотрели на младших детей знати с какой-то затаенной грустью. Но никто из них не обвинял друга, они по-прежнему проводили ночи вместе.
Семь лет. Четыре из которых они и не думали о наследниках.
Семь лет. И в последний год в небе образовалась дыра, которую называли Брешь.
Семь лет. И в последний год случилось чудо.
Да, было много треволнений связанных с Конклавом, который прошел неудачно, с Инквизицией, которая обосновалась в Убежище. Поэтому обмороку она не удивилась, тот наверняка произошел из-за переутомления. Запах рыбы, столь любимой, стал противен настолько, что к горлу подкатывала тошнота. А когда некоторые платья стали тесноваты в талии, а регулы не пришли и на третий раз, Анора отписала сообществу магов — попросила о лекаре, который и подтвердил невероятную догадку.
От платьев с утягивающим корсетом пришлось забыть и заказать несколько новых — более свободных в талии. передвигаться она стала осторожнее, да и попросила переселить её в другие покои — последние годы они спали Феликсом в одной спальне.
Мужа это наверняка задело, хоть он и не показал виду.
Замок вообще погрузился в напряженное ожидание, как всегда это происходило во время войны. Хрупкое и иллюзорное спокойствие не могло быть нарушено незримым разладом королевской четы.
Она зашла в кабинет, который король облюбовал уже много лет назад и в котором они вместе разбирали большую часть прошений. В кабинете как всегда был разожжен камин, дрова в котором сейчас весело потрескивали. Король сидел на софе, обтянутой тафтой, и невидящим взглядом уставился на огонь.
Анора с теплотой вспоминала вечера, которые они проводили здесь. Она садилась на тафту, а Кусланд ложился, положив ей голову на колени. И она запускала пряди в каштановые вихры, которые отливали рыжиной. Мак Тир надеялась, что у её сына будут такие же волосы. И когда она проводила пальцами по его лицу, рисуя странные и понятные лишь ей одной узоры на щеке, сердце её сначала замирало, а потом начинало гулко-гулко биться, и королева словно задыхалась от безумного счастья.
Счастье. Такое зыбкое счастье, которое теперь утекало словно песок сквозь пальцы.
Ей тихий голос прорезал тишину кабинета:
— Феликс.
Король встал с софы и обернулся, посмотрев на Мак Тир.
Лицо его было изрезано ранними морщинами. Она хорошо знала, как он хмурится, и как он улыбается, и потому вовсе не удивлялась этим морщинкам, они казались ей очаровательными. Когда он улыбался морщинки собирались лучиками у глаз. Только вот ранняя седина его пугала королеву. Благородный белый цвет лишь слегка тронул его шевелюру, но и этого оказалось достаточно для того, чтобы Феликс выглядел старше, чем ему было на самом деле.
— Анора, — традиционный кивок как приветствие.
Ей так захотелось подбежать к нему, поцеловать сухие обветренные губы, а потом уткнуться носом в шею. Простые проявление нежности стали такими обычными. И она снова коснулась бы его щеки, и кожу бы покалывала двухдневная щетина.
Только вот не осталось сил на нежность. Они так устали с этим конклавом, восстанием магов, красными храмовниками…
— Феликс, — королева почти шептала, — я должна тебе кое-что сказать…
— Анора, я боюсь, что сейчас моя новость несколько важнее, — он сделал шаг на встречу ей, перехватил её ладонь и крепко сжал в своей. — Анора, дело в том, что есть много из того, что ты не знаешь о Серых Стражах. Я считал себе не в праве раскрывать тебе секретов ордена, за это и поплатился. Из-за меня Создатель не послал нам детей, из-за чего я буду корить себя всю жизнь…
— Погоди, что? — королева непонимающе отпрянула от мужа, выдернув ладонь и ошарашено посмотрела на Феликса. Её вовсе не смутила фраза о том, что Феликс признавал за собой несущественную и надуманную вину о непоявлении наследника. Вовсе нет. Её испугало то, что он не рассказал ей все о Серых Стражах. Она надеялась, что их брак был построен на доверии, что в их отношениях не было места лжи и тайнам…
— Не перебивай меня, пожалуйста, — попросил он. В голосе слышалось столько боли и отчаяния, что Мак Тир хотелось заплакать, а потом крепко обнять его, отогнав всю печаль. — Дело в том, что срок жизни Серых Стражей весьма и весьма ограничен, — он вздохнул и обреченно посмотрел на неё. — Анора, солнце моё, жизнь моя, любовь моя… Анора, я слышу Зов.
Эпилог
Анора снова думала над ответом чародейке Фионе. Подбирала слова, зачеркивала строки, сминала бумагу, бросая ту в огонь камина, и снова начинала писать. Пока в кабинет не зашел Феликс. Она зря надеялась, что он уже уехал, не видя его в последние несколько дней, она думала, что он и вовсе пропал из замка. Королева отложила перо в сторону, откинулась на спинку кресла и устало прикрыла глаза.
— Вы чего-то хотели? — и голос её был полон холодной отчужденности.
— Анора, прошу, не надо, — начал король.
— Не надо чего? — она бросила на него ледяной взгляд. — Девять лет брака, Феликс. Девять лет. Я надеялась, что вы мне доверяете. Но вы предпочли скрыть некоторые особенности жизни Серых Стражей. Как и ваши приступы когда-то. Мы могли бы что-то придумать. Написать тем же магам… — женщина устало вздохнула. — Но вы предпочли промолчать. Предпочли не доверять мне, мне, вашей супруге. Я оставляю это на вашей совести, но не ждите от меня того же доверия, что и раньше.
— Анора, так не должно было быть. Я думал, что у меня есть еще лет двадцать. Хотя бы двадцать. Это неправильно и… я постараюсь найти выход из этого положения. Потому что если Зов слышу не я один, но и твой отец, это может привести к последствиям, а если весь Орден… Я отправляюсь в Убежище, к Инквизиции. Сегодня. Но хочу напоследок отдать тебе письмо. И я буду посылать весточки, как смогу. И если я выживу, я вернусь к тебе.
— Тысячи людей ныне умирают ежедневно, а вы надеетесь выжить? — тем же безразличным тоном спросила королева.
Этот её вопрос остался без ответа.
— Зачем вы пришли? Зачем пришли объясняться? — снова спросила она.
— Затем, что если что-нибудь случится со мной, я хочу, чтобы ты помнила меня не как мужчину, который лгал и предал тебя, я хочу, чтобы ты помнила меня как мужчину, который лелеял бы тебя всю свою жизни, если бы у него была на то возможность.
Кусланд стоял у дверей, когда Анора окликнула его слабым и уставшим голосом:
— Удачи вам, Феликс. Она вам понадобится.
И снова осталась одна. Когда наконец пришло осознание, что он уехал и уехал, возможно, навсегда, ей захотелось заплакать. Но тут же она с удивлением поняла, что слез не осталось. Не осталось совсем. Осталась лишь она и её бесконечное одиночество.
Одна. Всегда одна.
Когда письмо чародейке было дописано, Мак Тир взяла сложенную пополам бумагу и села на кресло у камина, обтянутое антиванской кожей. Глаза бездумно смотрели на строчки, и лишь с третьего раза до неё начал доходить смысл слов, изложенных на бумаге.
«Дорогая моя королева,
Называю тебя королевой не из-за твоего высокого положения, но из-за того, что ты полностью владеешь моим разумом, сердцем и душой. С такой же уверенность назвал бы тебя императрицей, владычицей и хозяйкой. Потому что так и есть. Любимые женщины порой не понимают, какую власть имеют над нами, влюбленными мужчинами. И если ты дочитала до этого момента и не сожгла письмо, то я безмерно благодарен тебе, Анора Мак Тир.
Не буду писать о том, как полюбил тебя впервые, увидев чудо в белоснежном платье. Тогда я уже знал, что ты предназначалась другому мужчине. Но — вот ирония — где теперь он, и где теперь мы? Я не буду писать об этом, потому что эти воспоминания должны остаться только моими, и даже с тобой я не собираюсь ими делиться.
Я пишу не для того, чтобы попросить у тебя прощения. Потому что его я не заслужил. Да и понял за много лет жизни с тобой одну нелицеприятную вещь, и не обижайся на это, любовь моя: Анора Мак Тир не умеет прощать. А значит я так и останусь неприкаянными и не прощенным. И пусть.
Пишу лишь для того, чтобы сказать тебе: я не боюсь покидать страну, потому что знаю о королеве, которая ею правит. Так уж сложилось, что Ферелден выстоял в самые страшны времена благодаря своей королеве. Выстоит и на этот раз. Я оставляю за собой Королеву. И пожалуй, тебе стоит проклинать Создателя за выпавшую тебе ношу. Иным аристократкам достались балы, бесконечные приемы и прогулки, а тебе лишь Ферелден и его величие, которое надо оберегать.
Я знаю, как тебе будет тяжело и жалею о том, что не смогу разделить с тобой твою ношу.
Но помни, что порой, в самые темные времена, у роз вырастают шипы. А ты — прекраснейшая из роз Ферелдена.
Прощай,
все еще твой муж Феликс Кусланд.»
Первым порывом королевы было сжечь письмо. Да она так и поступила. Но как только первые языки пламени лизнули бумагу, она испуганно потянулась к камину и сунула руку почти в огонь — лишь выхватить заветный пергамент. Анора не успела даже испугаться или почувствовать боли, так быстро все произошло. Слегка обуглившаяся бумага быстро потухла, а на левой руке остался небольшой ожог. В этот самый момент в комнату зашла верная Эрлина и испуганно кинулась к Аноре:
— Ваше величество?!
— Не переживай, Эрлина, ничего страшного со мной не случилось… так… обожглась… — тихо пробормотала женщина, снова садясь в кресло.
Через несколько минут эльфийка уже хлопотала над раненой рукой, а королева только и спросила:
— Он уже уехал?
— Да, ваше величество.
— Хорошо…
И когда раненная рука была перебинтована и предварительно намазана целебными мазями, Анора снова сидела в кресле у камина и смотрела, как пламя отбрасывает блики на кольцо на безымянном пальце. Она крутила его на пальце и так и сяк, рассматривая надпись: «Amata nobis quantum amabitur nulla».
— В сердце любовь свою бережно спрячу и лишь ему отдам я ключи… — тихо напевала Анора, вспоминая старую колыбельную. Запереть свое сердце теперь казалось достаточно простым делом, будто само собой разумеющимся. В конце концов, оно оказалось никому ненужным.
В переводе гравировка означала: «Любимая мною, как никогда не будет любима другая». Печально, что это, как и многое другое, оказалось ложью. Видимо себя и свои секреты Феликс Кусланд любил больше.
Мак Тир все крутила кольцо на пальце, а затем задумчиво сказала:
— Знаешь, когда правитель в Орлее еще не носил титул императора, а был королем, у них была поговорка: «Le Roi Est Mort, Vive Le Roi!». Что означало: «Король умер, да здравствует король!». Наш король все равно что мертв, а вот наследника нет. Что делать? Не кричать же пресловутое: «Да здравствует король?»
— Да здравствует королева? — спросила Эрлина, скептически вздернув бровь.
— Да, да здравствует королева… — прошептала Анора. — Пойдем, поможешь мне переодеться перед Собранием Земель. Пора объявлять чрезвычайное положение и разрабатывать стратегию обороны Ферелдена.
Да, Аноре Мак Тир достался лишь демонов Ферелден с его величием, которое было необходимо оберегать. Тут Феликс Кусланд оказался прав.
Она всходила на помост, держа Эрлину за руку, так как боялась упасть. Анора была в одном из своих траурных платьев, которое не имело плотного корсажа. Королева отказалась от королевских парюр, подобающих случаю. Только серьги и массивное ожерелье из черного агата в обрамлении золота. Мак Тир уже решила, что будет носить траур до конца своей жизни. А еще она вновь начала использовать белила. Лишь бы не видеть бледных веснушек на носу, которые так любил Феликс.
— На что вы надеетесь, ваше величество? — тихо спросила верная фрейлина.
— На то, что это будет мальчик, — честно ответила она. — Видит Создатель, родиться женщиной — это худшее, что может произойти с тобой в этом мире.
Встала, положив ладони на перегородку, устремила свой взгляд на толпу. И дождалась того момента, когда все приехавшие аристократы замолчат и обратят на неё внимание. Это было не в духе королевы — просить о тишине. все и так замолкали при её появлении.
— Ваше величество, где король? — спросил кто-то, чьего лица Анора так и не смогла разглядеть.
— Считайте, что король мертв, милорд, — холодно ответила она. И снова обратилась к толпе: — Я собрала вас по причинам, о которых всем хорошо известно. Разрыв. Инквизиция и её действия. Затянувшаяся война магов и храмовников. Наша страна вновь была ввергнута в хаос, — в зале зароптали. — Наступили смутные времена для страны, как раз тогда, когда мы едва оправились от Мора, когда зажили раны и были рождены новые день, на смену погибшим воинам. Каждый сейчас стремиться обезопасить свои владения и отчасти прав. Но вы должны помнить, что сила наша — в единстве. Только сообща мы сможем установить мир в Ферелдене. Поэтому я прошу каждого эрла, банна и тейрна прислать столько людей, сколько они смогут. Припасы, оружие, броню, коней, золото. Если вы не хотите, чтобы ваша родина была окончательно уничтожена, прошу вас, как ваша королева, помочь Ферелдену. Взамен корона обещает установление мира на ваших землях и скорейшей разрешение маго-храмовничего конфликта. Но всего этого можно добиться лишь объединив усилия.
— Ваше Величество, а что будет если так называемые венатори продолжат нападать, не отступив перед нашим натиском? — вперед выступил эрл Тиган.
— Не продолжат, это я могу вам обещать, хотя и было бы это опрометчиво с моей стороны. Но все же обещаю, — Анора чуть сузила глаза. — Ферелден держался в самые сложные для Тедаса времена. Мы порвали глотки орлесианским оккупантам, загнали на Глубинные Тропы Порождения Тьмы. Как королева Ферелдена я обещаю вам, что все беспорядки скоро закончатся. Что буря минует. Клянусь. что корона знает, что делать. И сейчас я прошу вас лишь об одном — о вашей помощи, как суверен — своих вассалов, как человек, который любит свою страну всем сердцем и желает ей мира и процветания.
Она замолчала, ожидая реакции зала. Анора крепче сжала перила, а губы её сложились в тонкую ниточку. Она ждала помощи от каждого из них, потому что знала: иначе Ферелден падет. Она ждала, что её поддержат, что они смогут выгнать красных храмовников и магов-отступников со своих территорий.
По залу прошел ропот, толпа загудела, как рассерженный улей. Но неожиданно все смолкло, аристократы перестали переговариваться, оставаясь будто наедине со своими размышлениями. Анора обвела толпу напряженным взглядом. Ей требовался ответ. И он пришел, хоть и не в той форме, в какой она ожидала.
В толпе раздался крик:
— Да здравствует королева!
В зале снова воцарилась тишина. Пока неуверенные крики не повторились из разных концов зала. Анора облегченно разжала пальцы и сложила их на животе. Теперь она знала, какой ответ дали аристократы Ферелдена: «Да». «Да» на все: «да» на войска, которые вышлют королеве, «да» на то, что все еще считают своим законным монархом. Отныне её власть была неоспорима, она была принята, и сторонники её союза с Кусланда по-прежнему оставались её союзниками даже после его ухода.
Фраза переходила из уст в уста, от человека к человеку. Одна единственная фраза. И дружно скандировавший зал, целый хор дружны голосов мужчин и женщин, что преклоняли перед ней в этот момент колени.
— Да здравствует королева! Да здравствует королева! Да здравствует королева!
Фэндом: Dragon Age
Персонажи: м!Кусланд/Анора
Рейтинг: G
Жанры: Гет, Романтика, Флафф, Драма, Hurt/comfort, ER (Established Relationship)
Предупреждения: OOC
Размер: миди
Кол-во частей: 10
Статус: завершен
Описание:
Кто он тебе, королева? Нежеланный муж, помеха на пути к власти? Он лишил тебя твоей единственной страсти - трона и заключил тебя в золотую клетку. Кто он тебе, королева? Мальчишка, что хранил твой медальон? Мужчина, прошедший через ад войны? Нежный любовник или больной и искалеченный пес войны? Реши уже, кто он для тебя, королева, и пойми, почему не можешь вонзить кинжал в сердце тому, кого считаешь заклятым врагом.
Пролог
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава седьмая
Морозное утро Сатинальи выдалось слишком солнечным, и настойчивые лучи солнца проникали в комнату, озаряя ту светом, и, разумеется, никак не давали поспать королеве. Недовольно ворочаясь на постели, она, в конце концов, открыла глаза и обнаружила, что была, вроде как, одна. Впрочем, это её заблуждение долго не продлилось.
— Я уже думал, что ты будешь спать до полудня, — Феликс обнаружился сидящим на краю кровати, спиной к Аноре.
У Мак Тир в одно мгновение запылали щеки, как только она вспомнила события минувшей ночи и постаралась притянуть к себе одеяло, которое оказалось на другой стороне кровати, но накрыть получилось почему-то лишь тело, а ноги до колен по-прежнему были открыты. Данный маневр со стороны королевы был встречен безудержным хохотом короля.
— Тебе не кажется, что после всего, что произошло, уже поздно меня стесняться? — с улыбкой спросил Феликс.
Слова о том, что «Кайлан не оставался со мной на всю ночь» так и застряли у Аноры в горле. Снова вздохнув, она, наконец, выдала:
— Нет, не кажется. Видеть тебя ночью и днем — это две разные вещи.
— А что, днем я выгляжу хуже? — с ехидцей спросил Кусланд.
— Нет. Даже лучше, — выпалила она, даже не задумываясь, и снова смутилась.
— Да, ты мне тоже днем нравишься больше. Тебя можно даже лучше разглядеть, — не без удовольствия заметил король. — Голова не болит после вчерашнего?
— Нет, — Анора. — Я употребляла лишь выморозку, но из-за того, что и ела я мало, меня так повело. Хмель уже давно исчез, — ответила она.
— Чудесно, — кивнул Феликс, а после склонился на кровати и положил теплую шершавую ладонь на ножку королевы, которая была не скрыта одеялом. — Знаешь что? Я готов петь оды твоим щиколоткам.
— Не смешно, — буркнула Мак Тир.
— Я вполне серьезен, — нахмурился он, но его недовольство выглядело настолько наигранным, что королева тотчас же рассмеялась. — И тебе лично я тоже готов петь оды. Хочешь исполню? «Ты утоляешь мой голодный взор, как землю освежительная влага. С тобой веду я бесконечный спор, как со своей сокровищницей скряга. То счастлив он, то мечется во сне, боясь шагов, звучащих за стеною, то хочет быть с ларцом наедине, то рад блеснуть сверкающей казною. Так я, вкусив блаженство на пиру, терзаюсь жаждой в ожиданье взгляда. Живу я тем, что у тебя беру, моя надежда, мука и награда…» *
Анора не выдержала и захохотала. Феликс, впрочем продолжал, и с каждой декламируемой строчкой стягивал одеяло, которым так старательно прикрывалась королева.
— «Любовь — недуг. Моя душа больна томительной, неутолимой жаждой. Того же яда требует она, который отравил ее однажды…» *- когда одеяло было безжалостно стянуто, скомкано и отброшено на край кровати, Кусланд несколько обиженно сказал: — Вот ты смеешься, а я всерьез намеревался тебя соблазнять, цитируя поэтов…
— Получается неплохо, — с улыбкой сказала Мак Тир. — Ты можешь ответить на один мой вопрос? Ох…
— Разумеется, — при этом, дав ответ, король не прекратил прокладывать дорожку из поцелуев от ложбинки между грудей до низа живота.
— Откуда ты это… ох… — она запустила волосы в его каштановую гриву. — Могу поинтересоваться откуда ты все это узнал? И я не думаю, что с утра я готова на любовные подвиги…
Кусланд понимающе отстранился и улегся рядом:
— Все мои обширные знания, любовь моя, были почерпнуты из чудесного тевинтерского трактата о любви, в котором более чем подробно описано то, как сделать супружеской жизнь более чем счастливой, — щеки Аноры снова вспыхнули, как маков цвет. — В юношеские годы я очень и очень подробно изучал этот трактат. С невероятно сильным рвением, присущим юноше. Пока отец не обнаружил его в моей комнате и не забрал для личного использования… — королева не выдержала и снова расхохоталась. — Но самым замечательным в этой книге было послесловие, — Феликс потянулся к Мак Тир, словно сообщая ей самую великую тайну, — «…и стоит сильным мужам мира сего помнить науку, точно описанную в сим детище, и часто применять на практике. А кто не знает того, что написано в этом трактате, будет делить свою жену с тем, кому это известно».
— Какая… любопытная книга, — не без улыбки сказала Анора.
— Невероятно любопытная. Стоит взять её для дальнейшего совместного изучения.
— Безусловно стоит.
— А теперь, моя королева, нам где-то надо раздобыть для вас платье попроще, как-то затемнить кожу и завязать крестьянскую косу…
— Нет, Феликс. Мы не собираемся делать то, что ты предлагаешь. Да, читаю твои мысли. И, демоны побери, это очень глупая идея!
— Да, Анора, да!
— Нет, Феликс, нет!
— Феликс Кусланд, ты самый несносный король на свете, — тихо прошипела венценосная Анора Мак Тир, чувствительно пихнув мужа в бок. — Ты понимаешь, какая паника поднимется, когда обнаружат, что мы пропали?
— Не пропали, а ушли никого не предупредив, — поправил её король. — Разве тебе здесь не нравится?
— Нравится, — не стала отрицать Анора.
Сатиналья опьянила каждого жителя и без хмеля, пьянила счастьем и беззаботностью, сводила с ума молодых и вновь вселяла жизнь в старых. На улице пахло выпечкой, уличные музыканты не переставая играли, на главной площади бродячие актеры давали представление, а юноши и девушки водили хороводы или же скрывались в темных улочках… Королева почти и позабыла об этой стороне жизни других людей. О том, как они празднуют. Сатиналья во дворце и Сатналья на улицах Денерима — две совершенно разные вещи.
Она забыла, какая бывает выпечка. Не та, над которой старается королевский кондитер, но другая, простая. Калач вот из белой муки, присыпанный сахарной пудрой. Феликс ей купил один такой, и теперь она с удовольствием ела этот маленький шедевр. Или вот растопленное лакомство из Антивы — шоколад, кружку которого попросту нельзя попросить на кухне, всю эту банальную просьбу превратят в фарс — нальют в блюдечко и принесут вместе с орехами, сырами и прочим. А ей иногда просто хотелось горячего шоколада, но просто пить его было не положено в высших кругах. А напиток из кофейных зерен, тоже антиванский, она терпеть не могла.
Для Аноры все эти простые радости: свежий воздух, всеобщий хохот, запах свежей выпечки — были кусочками мозаики давно утраченной жизни. Жизни далекой и незнакомой сиятельной королеве Гварена. Но все это было до боли знакомо Аноре, дочери крестьянина и внучке столяра.
…Каждое утро после Сатинальи, матушка будила её еще до рассвета. Без помощи нянек она быстро одевала её в неприметные одежды, и они выскальзывали из замка. И долго-долго шли, минуя заснеженные улочки, изредка останавливаясь у булочных, которые уже открылись. Матушка всегда ей покупала пряник или калач, а потом они шли дальше. Пока не приходили к лавке столяра. Анора помнила, что её дед жил на втором этаже лавки, а на первом — работал.
Дедушка встречал их с матерью радостно, гладил внучку по голове и всегда преподносил ей подарок — вырезанную фигурку животного. Мак Тир точно помнила, что у неё было десять фигурок — на каждую Сатиналью, которую она провела с дедом. Но её любимыми были мабари и резная галла. У мабари был даже нарисован причудливый каддис — над этим постарался подмастерье дедушки, очень талантливый молодой человек. Когда она была ребенком, он ей очень нравился, и она часто спрашивала отца, сможет ли она выйти за него замуж, когда подрастет. Но после смерти матушки она стала невестой сиятельного Кайлана Тейрина… и походы к деду пришлось прекратить. Не по чину. Она все равно просыпалась каждое утро Сатинальи, и ждала, когда же матушка зайдет за ней. А потом вспоминала, что матушки больше нет…
Воспоминания резанули по сердцу не хуже ножа. После Мора она ведь даже не навестила деда. Просто продолжала посылать деньги, так как известия о его смерти ей так и не доставили. Значит, он был жив. Гварен вообще остался нетронутым во время Мора. И дедушка…
Анора неожиданно поняла, что не помнила его лица. Улыбку помнила. Усы и бакенбарды. Мозолистые руки, обветренную кожу тоже помнила. Потертую кожаную жилетку помнила, которую он никак не хотел менять, хотя матушка часто на это пеняла. А лица вот не помнила.
И фигурки. Весь десяток остался в Гварене. Когда она выходила замуж за короля Ферелдена, детские фигурки не казались ей чем-то важным и в предсвадебной суматохе она без сожаления оставила их. А теперь вот почему-то вспомнила. И попыталась сдержать душившие её слезы.
Странно это было. Дедушка был жив, а матери давно не стало на этом свете. И откуда-то появился терзающий её вопрос о том, понравился ли бы Кусланд им. Дедушка часто бурчал о том, что молодой король Кайлан принесет лишь беды этой стране… а Феликс? Отзовется ли он так же о Феликсе?
Анора была уверена, что Кусланд не откажет ей в такой малости, и они вместе поедут в Гварен. И заберут дедушку. И фигурки. Все до единой.
Нахлынувшие воспоминания вывели Мак Тир из душевного равновесия.
— Спасибо, — сорвалось с её губ.
— За что? — спросил Феликс, крепче сжав её руку.
— Просто спасибо, — сказала Анора и нашла в себе силы улыбнуться.
В Сатиналью нельзя было грустить и плакать. Это было время для радости и новой надежды. Сатиналья была началом новой жизни. И Мак Тир была искренне благодарна Феликсу за его выходку. За эту Сатиналью, которую он преподнес ей как самый драгоценный подарок.
Потом она и не заметила, как хоровод юношей и девушек утянул их в свою веселую кутерьму. Игра называлась «ручеек», все присутствующие разбивались на пары и один водящий проходил по арками из рук и выбирал себе пару и шел в самый конец, а новому водящему предстояло вернуться в начало и снова пройти и выбрать себе пару. Поначалу игра Аноре показалась глупой, пока другие девчонки не стали выбирать себе в пару не юношу, а другую девушку. И смотрели, ждали: уведет ли их любый парень или нет, другую под руку возьмет? Анору немного злило, когда какая-нибудь пригожая девчонка утаскивала Феликса в конец ручейка, хотя пару раз уводили и саму королеву, и тогда юноша награждался тяжелым взглядом Кусланда. Наблюдая за его недовольным лицом, она готова была рассмеяться… Потом в игре ведущих почему-то стало двое, пары перепутались и вместо стройного ручейка оказалась просто перемешанная толпа.
Были и конкурсы: на силу, ловкость и смекалку. В соревновании силачей, когда мужчины на руках мерялись кто же лучше, Феликс одержал победу. Что странно — призом оказалась красиво вышитая лента, видимо, предназначавшаяся для возлюбленной силача. Лента была белоснежная как снег и вышита стеклянными бусинами цвета янтаря. Анора вообще не очень любила носить косы, предпочитая аккуратно уложенные волосы вокруг головы, которые закреплялись шпильками, но когда Феликс преподнес ей эту самую ленту, она в то же мгновение осознала, что немедленно начнет носить косы ежедневно и будет вплетать в них ленты. В конце концов, пора была менять моду при дворе…
А вечер они встретили во вполне приличной таверне, в которую набилось много народу. Что удивило королеву: все посетители выходили на небольшой помост, который был рядом со стойкой хозяина заведения, и давали представление. Нет, не так, как это делали бы уличные актеры, вовсе нет. Кто-то рассказывал истории: страшные и смешные, иногда грустные. Немногие пели или играли на лютне. Разумеется, их нельзя было сравнивать с музыкантами, которые играли при дворе, а голос редко у кого были чистым и звонким. Но люди пели с такой душой, что невозможно было не заслушаться. Были баллады о несчастной любви и героических подвигах, шутливые частушки изобличающие ежедневные пороки ферелденцев, была даже одна песенка про мабари Андрасте…
В какой-то момент Анора и не заметила, как Кусланд поднялся из-за их столика и тоже направился к помосту, сменяя кукольника. Он рассказал историю о гордыне. О храбром мабари Хохаку, который возомнил о себе слишком многое, за что и поплатился. История была знакома многим, но от того не была менее любима. По завершению повести ему поаплодировали как и каждому выступавшему до него, а когда Феликс вернулся за столик, вся таверна как-то выжидающе посмотрела на Мак Тир. Сменять Кусланда на помосте никто не спешил… И тут Анора поняла, что все ожидают, что она станет следующей выступающей.
— Ну, давай, красавица! Сегодня тут за постой платят либо добрым рассказом, либо хорошей песней, — плотный трактирщик расплылся в доброй улыбке и задорно подмигнул ей.
Анора неуверенно поднялась со стула и направилась к импровизированной сцене. Феликс напоследок подарил ей ободряющий взгляд. А Мак Тир лишь недовольно покачала головой, впрочем этот её жест остался незамеченным. Встав на сцене лицом к посетителям таверны, она сцепила ладони в замок, как обычно делала, когда волновалась.
Она бы могла рассказать им историю о победе на реке Дейн, хотя сейчас о войне с орлесианцами предпочитали не вспоминать. Могла бы рассказать долийские мифы. Об оборотнях в тейрнире Кусландов, о Диких Землях и драконицах, что оборачиваются в женщин. Или о селки, о которых постоянно говорили в Гварене. Полуженщинах-полутюленях. Говорили, что если украсть их шкуру, те станут верными женами укравшему…
Анора умела играть на арфе, как и пристало благородной даме. Умела вышивать и разыгрывать представления… Только эти её умения не были отточены так, как её умение вести политические игры. Пока остальные дворянки в совершенстве постигали танцы, флирт и музицирование, она готовилась стать правительницей.
Но она могла спеть. Возможно, по меркам дворян, голос её не отличалась особой чистотой, да и не могла она брать низкие и высокие ноты. Но голос у неё был хорошо поставлен за счет бесконечных уроков по декламации. Она не знала опер, которые пели в театрах Орлея. Не знала баллад.
Анора знала одну единственную песню. Слова которой, казалось бы, давно стерлись из её памяти. Но сейчас разум услужливо воскрешал строчки. И наконец тишину прервал её голос:
— Сорву для любимого белую розу,
Алую розу оставлю цвести.
В сердце любовь свою бережно спрячу
И лишь ему отдам я ключи…**
Песня была печальной и чем-то похожей на колыбельную. Для Аноры она и была колыбельной. Леди Селия часто её пела. Вот Мак Тир и запомнила. Слишком много воспоминаний на сегодня, решила королева. Воспоминаний светлых, но от того не менее грустных.
— …чтоб навсегда остаться лишь с ним, — закончила она последний куплет.
Посетители таверны до этого хранившее какую-то благоговейную тишину и после последней строчки не нарушили её. Многие впечатлительные барышни слушали её голос затаив дыхание. И только когда Анора склонила голову и спустилась с помоста ей громко захлопали. Песня была им, видимо, незнакома. Зато в Гварене её распевали на все лады…
Смущенная такой похвалой, Анора вернулась за столик и услышала:
— Ты чудесно поешь.
Похвала от Кусланда была более чем неожиданной. Приятной.
— Леди Хайбрен поет лучше. Или вот Изольда… — королева печально вздохнула.
— Нет, ты лучше, — и столько уверенности было в его голосе, что Анора не выдержала и улыбнулась.
— Говорят, что пастухи и пастушки на досуге играют в королей и королев, — сказала она, — а мы вот сыграли в пастуха и пастушку. Забавно, — улыбка у неё вышла какая-то кривоватая и неуверенная, желая отвести глаза она сделала глоток из кружки со сбитнем. — Представь, если бы я не была тейрной Гварена, а, скажем, простой крестьянкой, ты бы полюбил меня тогда? — вопрос был глупым и, наверное неуместным. Потому что они были теми, кем были. И полюби её Феликс именно такой, какой она была. А фантазии о том, что могло бы стать — они ненужные…
— Чтобы ты сказала, если бы узнала, что я любил бы тебя, будь ты рыжей гномкой с проплешиной и клеймом на пол-лица? — с улыбкой спросил Феликс.
— Я бы сказала, что у тебя очень извращенные вкусы, — не без улыбки ответила Анора.
— Ну, они не были бы извращенными, — возразил Кусланд. — Ведь я бы тогда был лысым и коренастым гномом с рыжей и нечесаной бородой…
— Да почему именно рыжей? — не выдержала королева. — Ну, тогда бы я сказала, что у тебя не только извращенные вкусы, но еще и очень-очень бурная фантазия…
И они громко расхохотались.
Примечания:
*Сонеты принадлежат гениальному переводческому перу Маршака. А оригинал — Шекспиру.
** Песня Демельзы «The wild rose» из сериала «Полдарк» в любительском переводе.
Глава восьмая
Глава восьмая
Почти семь лет. Мираж, сон, мозаика, составленная из кусочков счастья. Семь лет спокойствия для Ферелдена и для королевской четы. Рутина не была скучной. Она была умиротворяющей, вязкой, как патока. Они походили на мух, застывших в янтаре. Наверное, они были демонически счастливыми мухами…
…Много лет назад они поехали в Гварен, приказали заложить экипаж как только на дорогах растаял снег. Анора вообще подумывала о том, чтобы на лето остановиться в усадьбе тейрнов. Её родном доме, в конце концов. Тем более, что благородные дамы были бы не против прогулок по берегу моря. У орлесианской знати это считалось престижным.
Сначала она не узнала плотницкую деда. Там был другой прилавок, аккуратная витрина, да и разрослась лавчонка на пару комнат. Но Анора точно помнила, что она была рядом с трактиром «Три селедки», а тот никуда не делся. Она зашла в помещение осторожно, громко стучась.
— Я может и слеп, но еще не совсем глухой! — недовольно проворчал старик, шаркая ногами по деревянному полу и направляясь к двери. Увидев Анору он остановился, сильно прищурившись, словно силясь подробнее расспросить незваную гостью. — Значит пришла все-таки… Ну, заходи. И мальчика своего заводи, а то что он смотрит на меня исподлобья, как на гарлока какого?
Мак Тир перехватила ладонь Феликса, ведя его за собой. Он пригнулся, входя в лавку, так как косяк оказался слишком низким для него. Они так и остановились посреди комнаты, пока старик-плотник не пригласил Анору присесть на один из стульев. Кусланд остался стоять.
— Здравствуй, дедушка, — сказала королева.
— Ишь ты, какую манеру взяла — первой разговор заводить со старшими, — недовольно проворчал старик. — Пороть тебя надо было, да вот не уследил… — в ворчании его не было ничего обидного, скорее оно было похоже на недовольство всех стариков молодежью. Анора вовсе не обижалась.
— Дедушка, я приехала, чтобы забрать тебя в Денерим…
— Дурость эту из головы выброси, — снова проворчал старик. — Я в Гварене родился, вырос, женился, дочь воспитал. В Гварене и помру.
— Милорд, — подал голос Феликс, — в столице вам способны оказать куда лучший уход. Вы будете в окружении семьи…
— Это с чего ты ко мне так обращаешься? Я, чай, не из благородных, да и реверансам вашим не обучен. А какая у вас семья без стайки детишек? Сырость да холод в вашем Денериме, вот что я тебе скажу. А тут мне на смену мой подмастерье живет, жену вот завел, хорошая девчонка, детишки вот их бегают… — он махнула куда-то в сторону окна скрюченными пальцами. Анора припоминала, что действительно видела стайку резвящихся детей. — Пойдем, — это он адресовал внучке. — А мальчик твой пусть здесь подождет.
Старик с трудом поднялся со стула и пошел вглубь лавки, к бесчисленным полкам и шкафам. К красивым шкафам с резьбой и даже со стеклянными дверцами — невиданной роскошью в этих краях. Один из них оказался заставленными крупными фигурками. И большую часть из них она узнала. Мабари и галла так точно были её. Но было еще много фигурок ей не знакомых.
— Я давно их забрал. Из тейрнской усадьбы. Сказал, что им ни к чему. А мне — память, — пояснил плотник.
Анора пересчитала фигурки. Двадцать семь. Еще пятнадцать с тех пор, как она перестала ходить к деду. Двадцать семь. Двадцать семь — столько было королеве. Это значило, что он делал по фигурке на каждую Сатиналью, даже не смотря на то, что она не приходила.
Фигурки просто были. Среди них особенно выделялась одна: волк, сцепившийся с медведем. Волк вроде как перегрыз медведю глотку. Но была еще и львица, сложившая морду на лапы и словно с прищуром смотревшая на Анору из-за стекла.
— Я в книжной лавке эту кошку нашел, — снова пояснил дедушка. — Говорил кто-то, что лев — символ Тейринов. Вот в год, когда ты уехала и вырезал.
Мак Тир сразу же припомнились слова Феликса о родовом животном Тейринов: «Львы знаешь какие? Самцы большую часть дня спят. Они изредка дерутся с другими за территорию, за прайд, так называется их стая, за львиц. Но в основном, львицы делают за них всю работу. Охотятся беспрестанно, воспитывают детенышей. Охраняют прайд. Но львы, именно львы, а не львицы, считаются королями всех зверей. Получается, что ты когда-то была львицей Тейринов. Только вот не хотел бы я стать их львом…»
Стоило вспомнить хотя бы Роуэн Тейрин, в девичестве Геррин, или мятежную королеву Мойру, который так или иначе принадлежали к этому роду. Род Тейринов пребывал в благоденствии, когда правили женщины и их страна приходила в упадок, стоило мужчине приблизиться к власти. Стоило вспомнить хотя бы спокойное царствие Фионны, взошедшей в на престол в восемнадцатом году века Стали. Или вот если бы не Логейн, что бы случилось с королем Мэриком?..
Но резная львица Аноре понравилась.
Её ведь так и звали за глаза. Львица Тейринов. Хорошо, что не гадюка еще.
А теперь вот волчицей звали, памятуя о волке Хайевера. Кусланд смеялся еще, говорил, что хорошо, раз волки. У волков пары — раз и на всю жизнь…
— Забирай, — сказал дедушка. — Они все для тебя делались. Нечего им тут стоять.
— А ты?..
— Сказал же, не поеду никуда, — он нахмурил кустистые брови. — А мальчик у тебя хороший. Да и король он, говорят, тоже хороший, — он протянул старую морщинистую руку, словно желая погладить Анору по голове, как делал это в детстве. Но неожиданно опустил руку, и королева, поддаваясь странному поры, перехватила опускающуюся ладонь и крепко сжала её в своей. — А как детишки будут приезжайте. Море для детей полезно.
Мак Тир забрала фигурки и приезжала потом каждый год к деду. За новыми. Каждый раз просила приехать в Денерим, каждый раз он отказывался. Да и правнуками она его так и не осчастливила.
…Семь лет безоблачного счастья и ни одной беременности. Анора в тайне обращалась к различным знахаркам, которые все как одна обещали помочь, но ни одна так и не преуспела. В какой-то она перестала пытаться. Не видела больше смысла. Теперь она и Феликс смотрели на младших детей знати с какой-то затаенной грустью. Но никто из них не обвинял друга, они по-прежнему проводили ночи вместе.
Семь лет. Четыре из которых они и не думали о наследниках.
Семь лет. И в последний год в небе образовалась дыра, которую называли Брешь.
Семь лет. И в последний год случилось чудо.
Да, было много треволнений связанных с Конклавом, который прошел неудачно, с Инквизицией, которая обосновалась в Убежище. Поэтому обмороку она не удивилась, тот наверняка произошел из-за переутомления. Запах рыбы, столь любимой, стал противен настолько, что к горлу подкатывала тошнота. А когда некоторые платья стали тесноваты в талии, а регулы не пришли и на третий раз, Анора отписала сообществу магов — попросила о лекаре, который и подтвердил невероятную догадку.
От платьев с утягивающим корсетом пришлось забыть и заказать несколько новых — более свободных в талии. передвигаться она стала осторожнее, да и попросила переселить её в другие покои — последние годы они спали Феликсом в одной спальне.
Мужа это наверняка задело, хоть он и не показал виду.
Замок вообще погрузился в напряженное ожидание, как всегда это происходило во время войны. Хрупкое и иллюзорное спокойствие не могло быть нарушено незримым разладом королевской четы.
Она зашла в кабинет, который король облюбовал уже много лет назад и в котором они вместе разбирали большую часть прошений. В кабинете как всегда был разожжен камин, дрова в котором сейчас весело потрескивали. Король сидел на софе, обтянутой тафтой, и невидящим взглядом уставился на огонь.
Анора с теплотой вспоминала вечера, которые они проводили здесь. Она садилась на тафту, а Кусланд ложился, положив ей голову на колени. И она запускала пряди в каштановые вихры, которые отливали рыжиной. Мак Тир надеялась, что у её сына будут такие же волосы. И когда она проводила пальцами по его лицу, рисуя странные и понятные лишь ей одной узоры на щеке, сердце её сначала замирало, а потом начинало гулко-гулко биться, и королева словно задыхалась от безумного счастья.
Счастье. Такое зыбкое счастье, которое теперь утекало словно песок сквозь пальцы.
Ей тихий голос прорезал тишину кабинета:
— Феликс.
Король встал с софы и обернулся, посмотрев на Мак Тир.
Лицо его было изрезано ранними морщинами. Она хорошо знала, как он хмурится, и как он улыбается, и потому вовсе не удивлялась этим морщинкам, они казались ей очаровательными. Когда он улыбался морщинки собирались лучиками у глаз. Только вот ранняя седина его пугала королеву. Благородный белый цвет лишь слегка тронул его шевелюру, но и этого оказалось достаточно для того, чтобы Феликс выглядел старше, чем ему было на самом деле.
— Анора, — традиционный кивок как приветствие.
Ей так захотелось подбежать к нему, поцеловать сухие обветренные губы, а потом уткнуться носом в шею. Простые проявление нежности стали такими обычными. И она снова коснулась бы его щеки, и кожу бы покалывала двухдневная щетина.
Только вот не осталось сил на нежность. Они так устали с этим конклавом, восстанием магов, красными храмовниками…
— Феликс, — королева почти шептала, — я должна тебе кое-что сказать…
— Анора, я боюсь, что сейчас моя новость несколько важнее, — он сделал шаг на встречу ей, перехватил её ладонь и крепко сжал в своей. — Анора, дело в том, что есть много из того, что ты не знаешь о Серых Стражах. Я считал себе не в праве раскрывать тебе секретов ордена, за это и поплатился. Из-за меня Создатель не послал нам детей, из-за чего я буду корить себя всю жизнь…
— Погоди, что? — королева непонимающе отпрянула от мужа, выдернув ладонь и ошарашено посмотрела на Феликса. Её вовсе не смутила фраза о том, что Феликс признавал за собой несущественную и надуманную вину о непоявлении наследника. Вовсе нет. Её испугало то, что он не рассказал ей все о Серых Стражах. Она надеялась, что их брак был построен на доверии, что в их отношениях не было места лжи и тайнам…
— Не перебивай меня, пожалуйста, — попросил он. В голосе слышалось столько боли и отчаяния, что Мак Тир хотелось заплакать, а потом крепко обнять его, отогнав всю печаль. — Дело в том, что срок жизни Серых Стражей весьма и весьма ограничен, — он вздохнул и обреченно посмотрел на неё. — Анора, солнце моё, жизнь моя, любовь моя… Анора, я слышу Зов.
Эпилог
Эпилог
Анора снова думала над ответом чародейке Фионе. Подбирала слова, зачеркивала строки, сминала бумагу, бросая ту в огонь камина, и снова начинала писать. Пока в кабинет не зашел Феликс. Она зря надеялась, что он уже уехал, не видя его в последние несколько дней, она думала, что он и вовсе пропал из замка. Королева отложила перо в сторону, откинулась на спинку кресла и устало прикрыла глаза.
— Вы чего-то хотели? — и голос её был полон холодной отчужденности.
— Анора, прошу, не надо, — начал король.
— Не надо чего? — она бросила на него ледяной взгляд. — Девять лет брака, Феликс. Девять лет. Я надеялась, что вы мне доверяете. Но вы предпочли скрыть некоторые особенности жизни Серых Стражей. Как и ваши приступы когда-то. Мы могли бы что-то придумать. Написать тем же магам… — женщина устало вздохнула. — Но вы предпочли промолчать. Предпочли не доверять мне, мне, вашей супруге. Я оставляю это на вашей совести, но не ждите от меня того же доверия, что и раньше.
— Анора, так не должно было быть. Я думал, что у меня есть еще лет двадцать. Хотя бы двадцать. Это неправильно и… я постараюсь найти выход из этого положения. Потому что если Зов слышу не я один, но и твой отец, это может привести к последствиям, а если весь Орден… Я отправляюсь в Убежище, к Инквизиции. Сегодня. Но хочу напоследок отдать тебе письмо. И я буду посылать весточки, как смогу. И если я выживу, я вернусь к тебе.
— Тысячи людей ныне умирают ежедневно, а вы надеетесь выжить? — тем же безразличным тоном спросила королева.
Этот её вопрос остался без ответа.
— Зачем вы пришли? Зачем пришли объясняться? — снова спросила она.
— Затем, что если что-нибудь случится со мной, я хочу, чтобы ты помнила меня не как мужчину, который лгал и предал тебя, я хочу, чтобы ты помнила меня как мужчину, который лелеял бы тебя всю свою жизни, если бы у него была на то возможность.
Кусланд стоял у дверей, когда Анора окликнула его слабым и уставшим голосом:
— Удачи вам, Феликс. Она вам понадобится.
И снова осталась одна. Когда наконец пришло осознание, что он уехал и уехал, возможно, навсегда, ей захотелось заплакать. Но тут же она с удивлением поняла, что слез не осталось. Не осталось совсем. Осталась лишь она и её бесконечное одиночество.
Одна. Всегда одна.
Когда письмо чародейке было дописано, Мак Тир взяла сложенную пополам бумагу и села на кресло у камина, обтянутое антиванской кожей. Глаза бездумно смотрели на строчки, и лишь с третьего раза до неё начал доходить смысл слов, изложенных на бумаге.
«Дорогая моя королева,
Называю тебя королевой не из-за твоего высокого положения, но из-за того, что ты полностью владеешь моим разумом, сердцем и душой. С такой же уверенность назвал бы тебя императрицей, владычицей и хозяйкой. Потому что так и есть. Любимые женщины порой не понимают, какую власть имеют над нами, влюбленными мужчинами. И если ты дочитала до этого момента и не сожгла письмо, то я безмерно благодарен тебе, Анора Мак Тир.
Не буду писать о том, как полюбил тебя впервые, увидев чудо в белоснежном платье. Тогда я уже знал, что ты предназначалась другому мужчине. Но — вот ирония — где теперь он, и где теперь мы? Я не буду писать об этом, потому что эти воспоминания должны остаться только моими, и даже с тобой я не собираюсь ими делиться.
Я пишу не для того, чтобы попросить у тебя прощения. Потому что его я не заслужил. Да и понял за много лет жизни с тобой одну нелицеприятную вещь, и не обижайся на это, любовь моя: Анора Мак Тир не умеет прощать. А значит я так и останусь неприкаянными и не прощенным. И пусть.
Пишу лишь для того, чтобы сказать тебе: я не боюсь покидать страну, потому что знаю о королеве, которая ею правит. Так уж сложилось, что Ферелден выстоял в самые страшны времена благодаря своей королеве. Выстоит и на этот раз. Я оставляю за собой Королеву. И пожалуй, тебе стоит проклинать Создателя за выпавшую тебе ношу. Иным аристократкам достались балы, бесконечные приемы и прогулки, а тебе лишь Ферелден и его величие, которое надо оберегать.
Я знаю, как тебе будет тяжело и жалею о том, что не смогу разделить с тобой твою ношу.
Но помни, что порой, в самые темные времена, у роз вырастают шипы. А ты — прекраснейшая из роз Ферелдена.
Прощай,
все еще твой муж Феликс Кусланд.»
Первым порывом королевы было сжечь письмо. Да она так и поступила. Но как только первые языки пламени лизнули бумагу, она испуганно потянулась к камину и сунула руку почти в огонь — лишь выхватить заветный пергамент. Анора не успела даже испугаться или почувствовать боли, так быстро все произошло. Слегка обуглившаяся бумага быстро потухла, а на левой руке остался небольшой ожог. В этот самый момент в комнату зашла верная Эрлина и испуганно кинулась к Аноре:
— Ваше величество?!
— Не переживай, Эрлина, ничего страшного со мной не случилось… так… обожглась… — тихо пробормотала женщина, снова садясь в кресло.
Через несколько минут эльфийка уже хлопотала над раненой рукой, а королева только и спросила:
— Он уже уехал?
— Да, ваше величество.
— Хорошо…
И когда раненная рука была перебинтована и предварительно намазана целебными мазями, Анора снова сидела в кресле у камина и смотрела, как пламя отбрасывает блики на кольцо на безымянном пальце. Она крутила его на пальце и так и сяк, рассматривая надпись: «Amata nobis quantum amabitur nulla».
— В сердце любовь свою бережно спрячу и лишь ему отдам я ключи… — тихо напевала Анора, вспоминая старую колыбельную. Запереть свое сердце теперь казалось достаточно простым делом, будто само собой разумеющимся. В конце концов, оно оказалось никому ненужным.
В переводе гравировка означала: «Любимая мною, как никогда не будет любима другая». Печально, что это, как и многое другое, оказалось ложью. Видимо себя и свои секреты Феликс Кусланд любил больше.
Мак Тир все крутила кольцо на пальце, а затем задумчиво сказала:
— Знаешь, когда правитель в Орлее еще не носил титул императора, а был королем, у них была поговорка: «Le Roi Est Mort, Vive Le Roi!». Что означало: «Король умер, да здравствует король!». Наш король все равно что мертв, а вот наследника нет. Что делать? Не кричать же пресловутое: «Да здравствует король?»
— Да здравствует королева? — спросила Эрлина, скептически вздернув бровь.
— Да, да здравствует королева… — прошептала Анора. — Пойдем, поможешь мне переодеться перед Собранием Земель. Пора объявлять чрезвычайное положение и разрабатывать стратегию обороны Ферелдена.
Да, Аноре Мак Тир достался лишь демонов Ферелден с его величием, которое было необходимо оберегать. Тут Феликс Кусланд оказался прав.
Она всходила на помост, держа Эрлину за руку, так как боялась упасть. Анора была в одном из своих траурных платьев, которое не имело плотного корсажа. Королева отказалась от королевских парюр, подобающих случаю. Только серьги и массивное ожерелье из черного агата в обрамлении золота. Мак Тир уже решила, что будет носить траур до конца своей жизни. А еще она вновь начала использовать белила. Лишь бы не видеть бледных веснушек на носу, которые так любил Феликс.
— На что вы надеетесь, ваше величество? — тихо спросила верная фрейлина.
— На то, что это будет мальчик, — честно ответила она. — Видит Создатель, родиться женщиной — это худшее, что может произойти с тобой в этом мире.
Встала, положив ладони на перегородку, устремила свой взгляд на толпу. И дождалась того момента, когда все приехавшие аристократы замолчат и обратят на неё внимание. Это было не в духе королевы — просить о тишине. все и так замолкали при её появлении.
— Ваше величество, где король? — спросил кто-то, чьего лица Анора так и не смогла разглядеть.
— Считайте, что король мертв, милорд, — холодно ответила она. И снова обратилась к толпе: — Я собрала вас по причинам, о которых всем хорошо известно. Разрыв. Инквизиция и её действия. Затянувшаяся война магов и храмовников. Наша страна вновь была ввергнута в хаос, — в зале зароптали. — Наступили смутные времена для страны, как раз тогда, когда мы едва оправились от Мора, когда зажили раны и были рождены новые день, на смену погибшим воинам. Каждый сейчас стремиться обезопасить свои владения и отчасти прав. Но вы должны помнить, что сила наша — в единстве. Только сообща мы сможем установить мир в Ферелдене. Поэтому я прошу каждого эрла, банна и тейрна прислать столько людей, сколько они смогут. Припасы, оружие, броню, коней, золото. Если вы не хотите, чтобы ваша родина была окончательно уничтожена, прошу вас, как ваша королева, помочь Ферелдену. Взамен корона обещает установление мира на ваших землях и скорейшей разрешение маго-храмовничего конфликта. Но всего этого можно добиться лишь объединив усилия.
— Ваше Величество, а что будет если так называемые венатори продолжат нападать, не отступив перед нашим натиском? — вперед выступил эрл Тиган.
— Не продолжат, это я могу вам обещать, хотя и было бы это опрометчиво с моей стороны. Но все же обещаю, — Анора чуть сузила глаза. — Ферелден держался в самые сложные для Тедаса времена. Мы порвали глотки орлесианским оккупантам, загнали на Глубинные Тропы Порождения Тьмы. Как королева Ферелдена я обещаю вам, что все беспорядки скоро закончатся. Что буря минует. Клянусь. что корона знает, что делать. И сейчас я прошу вас лишь об одном — о вашей помощи, как суверен — своих вассалов, как человек, который любит свою страну всем сердцем и желает ей мира и процветания.
Она замолчала, ожидая реакции зала. Анора крепче сжала перила, а губы её сложились в тонкую ниточку. Она ждала помощи от каждого из них, потому что знала: иначе Ферелден падет. Она ждала, что её поддержат, что они смогут выгнать красных храмовников и магов-отступников со своих территорий.
По залу прошел ропот, толпа загудела, как рассерженный улей. Но неожиданно все смолкло, аристократы перестали переговариваться, оставаясь будто наедине со своими размышлениями. Анора обвела толпу напряженным взглядом. Ей требовался ответ. И он пришел, хоть и не в той форме, в какой она ожидала.
В толпе раздался крик:
— Да здравствует королева!
В зале снова воцарилась тишина. Пока неуверенные крики не повторились из разных концов зала. Анора облегченно разжала пальцы и сложила их на животе. Теперь она знала, какой ответ дали аристократы Ферелдена: «Да». «Да» на все: «да» на войска, которые вышлют королеве, «да» на то, что все еще считают своим законным монархом. Отныне её власть была неоспорима, она была принята, и сторонники её союза с Кусланда по-прежнему оставались её союзниками даже после его ухода.
Фраза переходила из уст в уста, от человека к человеку. Одна единственная фраза. И дружно скандировавший зал, целый хор дружны голосов мужчин и женщин, что преклоняли перед ней в этот момент колени.
— Да здравствует королева! Да здравствует королева! Да здравствует королева!
@темы: fan-fiction, games, Dragon Age
-
-
29.02.2024 в 12:57Посетите также мою страничку
nvspwiki.hnue.edu.vn/index.php?title=Double_You... не сообщение об открытии счета в иностранном банке
33490-+